 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Это абсолютное преимущество эмпирически присуще всегда только одной функции и может
быть присуще только одной функции, ибо столь же самостоятельное вмешательство другой функции
необходимо повело бы к другому ориентированию, которое хотя бы отчасти противоречило бы
первому. Но так как иметь всегда ясные и однозначные цели является жизненным условием для
сознательного процесса приспособления, то равнопоставление второй функции оказывается по закону
природы исключением. Поэтому вторая функция может иметь только второстепенное значение, что
эмпирически всегда и подтверждается. Ее второстепенное значение состоит в том, что она не имеет, как
первичная функция, единственной и абсолютной достоверности и решающего значения, но учитывается
больше в качестве вспомогательной и дополнительной функции. Естественно, что вторичной функцией
может быть лишь такая, сущность которой не противоположна главной функции. Так, например, наряду
с мышлением в качестве второй функции никогда не может выступить чувство, ибо его сущность
слишком противоположна мышлению. Мышление должно тщательно исключать чувство, если только
оно желает быть настоящим, верным своему принципу мышлением. Это, конечно, не исключает
существование индивидов, у которых мышление и чувство стоят на одинаковой высоте, причем и то и
другое имеет одинаковую сознательную силу мотивации. Но в таком случае речь идет не о
дифференцированном типе, а о сравнительно неразвитом мышлении и чувстве. Равномерная
сознательность и бессознательность функций есть, следовательно, признак примитивного состояния
духа.
Согласно опыту, вторичная функция всегда такая, сущность которой является иной, но не
противоположной по отношению к главной функции; так, например, мышление в качестве главной
функции легко может сочетаться с интуицией в качестве вторичной функции или столь же успешно с
ощущением, но, как уже сказано, никогда не с чувством. Интуиция, так же как и ощущение, не
противоположна мышлению, то есть они не должны быть безусловно исключены, ибо они не подобны
мышлению по существу, будучи в то же время противоположны ему, как, например, чувство, которое в
качестве функции суждения успешно конкурирует с мышлением; напротив, они суть функции
восприятия, которые приносят мышлению желанную помощь. Поэтому как только они достигли бы
такой же высоты дифференциации, как и мышление, так они вызвали бы такое изменение установки,
которое противоречило бы тенденции мышления. Именно они превратили бы установку суждения в
установку восприятия. Тем самым неизбежный для мышления принцип рациональности был бы
подавлен в пользу иррациональности простого восприятия. Поэтому вспомогательная функция
возможна и полезна лишь постольку, поскольку она служит главной функции, не притязая при этом на
автономию своего принципа.
Для всех встречающихся на практике типов имеет значение то основоположение, что они наряду
с сознательной главной функцией имеют еще одну сравнительно бессознательную вспомогательную
функцию, которая во всех отношениях отличается от сущности главной функции. Из этих смешений
возникают хорошо знакомые образы, например практический интеллект, сочетающийся с ощущением;
спекулятивный интеллект, пропитанный интуицией; художественная интуиция, выбирающая и
изображающая свои картины при помощи суждения, окрашенного чувством; философская интуиция,
которая при помощи могучего интеллекта переводит свое видение в сферу постигаемого, и т. д.
Соответственно сознательному отношению между функциями слагается и их бессознательная
группировка. Так, например, сознательному практическому интеллекту соответствует бессознательная,
интуитивно-чувствующая установка, причем функция чувства подвергается сравнительно более сильной
задержке, чем интуиция. Эта своеобразность представляет, правда, интерес лишь для того, кто
практически занимается психологическим лечением таких случаев. Но для него важно знать об этом. Я,
например, часто видел, как врач старался развить у преимущественно интеллектуального
(мыслительного) типа функцию чувства, извлекая ее непосредственно из бессознательного. Думаю, что
такая попытка всегда должна была бы терпеть крушение, ибо она означает слишком насильственное
обхождение с сознательной точкой зрения. Если такое насилие удается, то появляется прямо-таки
навязчивая зависимость пациента от врача, «перенос», который можно было бы пресечь только
грубостью, ибо насилие над пациентом лишает его своей точки зрения, то есть его точкой зрения
становится его врач. Но доступ в бессознательное и к наиболее вытесненной функции открывается, так
сказать, сам собой и при достаточном ограждении сознательной точки зрения, если путь развития
