 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
чужд. Секулярная религиозность открыла совершенно новый этап в исканиях западных
интеллектуалов; сознание «бунтующего человека», штурмовавшего небеса в поисках
смысла, не смогло пойти дальше того, что в их мире «Бог — умер». Современное же
стремление обосновать секулярную религиозность свидетельствует о том, что «смерть
Бога» отнюдь не означает победы атеизма. Более того, миф о «смерти Бога» был в
сущности мифом теологическим: по меткой характеристике С. Великовского, это не
что иное, как «крайне изощренная философская ересь внутри христианской мысли XX
столетия»
12
.
В самой этой мнимой смерти уже был залог воскресения трансценденции в
христианской культуре, В неспособности признать это заключается глубокая ложь
секуляризма. По словам Кюнга, «идеология секуляризма пыталась из действительной и
необходимой секуляризации вывести безрелигиозное мировоззрение, согласно
которому должен наступить если не конец религии вообще, то, по крайней мере, конец
организованных форм религии как христианских церквей»
13
. Однако истина состоит в
том, что секулярные процессы разложили «религиозный спектр на все новые, доселе
неизвестные социальные формы религиозности, церковные и внецерковные»
14
— но
не более того. Ныне этот спектр вновь начал сужаться — к тому исходному пункту, из
которого все начиналось. Трудно недооценить роль бесплодных поисков «умершего
Бога» в различных чисто светских областях человеческой жизни; поисков,
закончившихся обожествлением творений рук человеческих, созданием этатистски-
сциентистских религий. Сакрализация государства и техники обернулась настоящим
кошмаром — человек поклонился силам, внутренне чуждым ему. Человек поклонился
монстрам, питающимся людьми. «Машина, — по словам Н. Бердяева, —
дегуманизирует человеческую жизнь. Человек, не пожелавший быть образом и
подобием Божиим, делается образом и подобием машины»
15
.
Секуляризация раскрыла европейскую культуру всем соблазнам «мира сего». Но
дружба с «миром» означает не только вражду с Богом: она оборачивается рабством
«миру». Человек стал рабом темной стороны своего «Я». Абсентеизм опустошил
небеса, и за это ему пришлось платить непомерную цену: ответ на вопрос — вопрос
всех вопросов, — какою мерою мерить человека, — остался без ответа: ответ сверху
услышан не был, а нашептывания и подсказки снизу очень скоро обнаружили свою
онтологическую лживость.
Сломать оказалось гораздо легче, чем построить новое. Новая Иерархия бытия вышла
неустойчивой — все рукотворные кумиры один за другим ставили человека на колени
перед собой, но взамен не давали ему защиты. Все, буквально все в мире лишилось
последних оснований — опереться было не на что, и, когда это выяснилось, логически
последний удар абсентеизму был нанесен сначала смутно бродившим в умах, а потом
все громче и громче высказывавшимся вслух подозрением (или прозрением) о том, что
«вера в достоинство человека, в неприкосновенность человеческой личности, в
равенство всех людей есть, по существу, не в меньшей степени вера в догматы, чем
вера в первородный грех или в бытие Бога; столь распространенная среди современных
людей вера в «прогресс» по общему своему характеру находится на одной плоскости с
противоположным ей по содержанию церков-но-христианским убеждением, что «весь
мир во зле лежит». И то и другое суть лишь разные догматические решения одного и
того же вопроса»
16
.
Но между новым и старым миропониманием открылась существенная разница:
раньше ищущий мог обрести источник Любви, делающей человека человеком, теперь
этого источника явлено человеку не было. Человек-скиталец бродит по лабиринту
истории; в каждом тупике этого лабиринта таятся новые ужасы — чудовища,
порожденные самим человеком, убивают его десятки и сотни раз. Но вновь и вновь
ничему не научившийся и ничего не понявший человек ощупывал очередную —
