 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Америке между отцом и сыном развивается нечто похожее на «отношения подшучивания» у индейцев.
Такое подшучивание часто направляется на ту пограничную область поведения, где можно надеяться
«выйти сухим из воды», то есть ускользнуть от бдительных глаз матери. Это создает прочную
взаимную идентификацию, помогающую избежать любой открытой оппозиции и любого явного
конфликта намерений. Сновидения мальчиков указывают на то, что их физическая удаль и независимая
идентичность пробуждают в них тревогу: ибо в то время, когда они были маленькими, они боялись тех
же самых отцов, казавшихся тогда такими мудрыми и могущественными. Образно говоря, они как бы
балансировали на туго натянутой проволоке. В том случае, если они сильнее своих реальных отцов или
в чем-то серьезно расходятся с ними, они будут жить согласно тайным идеалам или, на самом-то деле,
согласно ожиданиям своих матерей; но стоит им только как-нибудь показать, что они слабее того
всемогущего отца (или деда), который запечатлен в образе их детства, они освобождаются от тревоги.
Таким образом, хотя они и становятся хвастливыми и жестокими в одном, но могут быть на удивление
добрыми и прощающими в другом.
Когда отец заинтересован в развитии инициативы сына, общее согласие между ними побуждает
его также проявлять сдержанность там, где ему, возможно, приходится спорить с ним. В связи с этим,
будущему придается особое значение по сравнению с прошлым. Если сыновья в своем групповом
поведении, по-видимому, устремляются в погоню за еще одной степенью американизации, то долг отца
- позволить им действовать по своему. Фактически, из-за их большей близости ритму современной
жизни и техническим проблемам ближайшего будущего, дети в некотором смысле «мудрее» родителей,
и действительно, многие дети обнаруживают больше зрелости во взглядах на проблемы повседневной
жизни, чем их родители. Отец таких мальчиков не прячет свою относительную слабость под маской
надутых патриархальных претензий. Если он разделяет с сыном восхищение каким-то идеальным
типом, будь то бейсболист, промышленник, комик, ученый или мастер родео, потребность сына
походить на идеал акцентируется без отягощения ее проблемой поражения отца. Если отец играет с
сыном в бейсбол, то вовсе не для того, чтобы произвести на него впечатление, будто он, отец,
приближается к совершенству широко популярного идеального типа (ибо, вероятнее всего, он к нему не
приближается); скорее, он играет с сыном, чтобы показать, что в этой игре они оба идентифицируются с
таким типом и что у мальчика всегда есть желанный для обоих шанс больше приблизиться к идеалу,
чем это удалось сделать его отцу.
Все сказанное отнюдь не исключает того, что отец обладает потенциалом настоящего мужчины,
однако он проявляет его преимущественно вне дома: в делах, в автопутешествиях и в своем клубе. По
мере того как сын начинает узнавать об этой стороне жизни отца, его сыновья привязанность
окрашивается новым, почти изумленным уважением к нему. Между отцом и сыном возникают
дружеские отношения.
Тем самым братские образы - смело или робко - заполняют щели, оставляемые распадающимся
патернализмом; отцы и сыновья бессознательно содействуют развитию отношений братства, которые,
вероятно, опережают противодействующее возвращение более патриархальных эдиповых отношений,
не приводя, с другой стороны, к общему обеднению взаимоотношений между отцом и сыном.
[У
психоаналитических пациентов непреодолимое значение дедушки часто не вызывает сомнений.
Возможно, он был кузнецом Старого света или строил железную дорогу в Новом свете, был гордым
иудеем или не признавшим реконструкцию Юга жителем южных штатов. Общая особенность всех этих
дедушек состоит в том, что они были последними представителями более гомогенного мира, властными
и жестокими без малейших угрызений совести, дисциплинированными и набожными без потери
самоуважения. Их мир изобрел более крупные и сильные машины, наподобие гигантских игрушек,
которые, как ожидалось, не будут оспаривать социальную ценность своих создателей. Их ощущение
собственной власти и правоты сохраняется у внуков в виде упрямого, воспаленного чувства
превосходства. Неспособные, в отличие от дедов, откровенно выражать свои чувства и желания и
следовать им во что бы то ни стало, они однако могут относиться благосклонно к другим только на
условиях заранее оговоренной привилегии.]
Каким образом семья готовит этого мальчика к демократии? Если понять этот вопрос слишком
буквально, едва ли кто-то осмелится на него ответить. У мальчика нет никакого политического
сознания. Фактически, он даже не знает ничего похожего на негодование в том позитивном смысле,
когда человек начинает остро сознавать нарушение какого-то принципа, за исключением возмущения
нечестностью. В начале жизни она принимает форму ощущения, что у него хитростью выманивают
«право первородства», когда старшие и младшие братья и сестры, исходя из своего более высокого или
низкого положения в семье, требуют особых привилегий. Болезненно усваивая меру долга и
