 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Когда доктор Кейт Маргейт впервые пришла ко мне, она выглядела как голливудский
стереотип первоклассной гувернантки. На самом деле она была психологом. Кейт не
пользовалась косметикой, носила невзрачный, хотя и хорошо сшитый твидовый костюм и
туфли, которые в их оправдание называют “практичными”. Выражение ее лица было
сдержанным, умным и совершенно недоступным. Я имею в виду, что она улыбалась и
хмурилась в соответствии с тем, что говорилось, но без малейшего изменения выражения,
которое обычно оживляет лицо во время разговора. Кейт слегка реагировала на
содержание моих слов, но совсем не реагировала на меня как на человека, который с ней
разговаривает.
Она честно призналась, что несколько раздосадована тем, что ей приходится
обращаться за психологической помощью, но она понимает, что в последнее время
работает не так хорошо, как раньше. Чувствуя свою ответственность перед
работодателями, она понимает: нужно предпринять что-то, чтобы помочь себе снова
вернуть рабочую форму. Такой была доктор Маргейт, когда-то в прошлом — Китти.
Доктор Маргейт постепенно поведала мне историю жизни, целиком посвященной
разуму. Она добилась исключительных научных результатов и, закончив свою докторскую
диссертацию, поступила в исследовательский отдел крупной фармацевтической
корпорации, где теперь занимает ответственный пост. Она вышла замуж за своего коллегу,
но брак был недолгим и закончился внезапным холодным разрывом. У нее сейчас есть
несколько знакомых, с которыми у нее чисто деловые отношения, но нет никого, с кем бы
она была близка, и, разумеется, никого, в ком бы она позволила себе нуждаться или от
кого была бы зависимой. Ее независимость была вызывающей: “Я не хочу нуждаться ни в
вас, ни в ком-либо другом”. Таково было ее ясное послание. Разумеется, она почти не
осознавала своего внутреннего чувства.
По мере выяснения ее истории (прошло много месяцев, прежде чем она вспомнила то
субботнее утро, которое я только что описал) она становилась все более захваченной
собственным рассказом. Эта вовлеченность привела к первому из целого ряда пугающих
событий.
10 июня
В то утро Кейт опоздала. Это само по себе было необычно. Она всегда приходила
вовремя, всегда. Ее лицо стало напряженным, каким оно уже не было месяц или больше.
Она не легла на кушетку: она никогда ею не пользовалась. Довольно напряженно уселась
в большое кресло, явно не желая расслабиться. Я небрежно поздоровался с ней минуту
назад в приемной, но она не ответила. Теперь она сидела напротив меня, застыв, как
камень, и молчала.
— Вы выглядите очень неприступной, Кейт.
Она немного нахмурилась, но ничего не сказала. Я ждал. Несколько минут мы оба
молчали, затем она слегка пошевелилась, еще сильнее сжав сумочку в руках, и произнесла
ровным голосом:
— Мне нечего сказать.
— Понимаю. — Снова молчание.
— Я рассказала вам о своей жизни. Что еще вы хотите знать?
— То, что вы переживаете прямо сейчас.
— Я сказала вам — ничего.
— Не могу поверить в это, Кейт. Выражение вашего лица просто кричит, ваше тело
напряжено, и весь ваш вид говорит, что внутри вас происходит нечто очень важное.
— Если это и так, я ничего об этом не знаю. Кажется, вы понимаете мое поведение
больше, чем я сама. Возможно, вы скажете мне, что происходит.
— Не знаю, но, кажется, вы очень рассержены или очень испуганы.
— Если мне нечего сказать, — продолжала она, игнорируя мой ответ, — вероятно, нет
смысла в моем пребывании здесь.
Внезапно мне показалось, что она собирается уходить, хотя на самом деле она не
изменила своей позы.
— У меня такое чувство, Кейт, что вам хотелось бы найти хороший предлог, чтобы уйти
прямо сейчас.
