 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
“социализировать” ребенка так, чтобы его собственные желания, чувства и склонности не
привели к конфликту с окружающим миром.
Сильное скрытое воздействие, делающее нас менее восприимчивыми к нашей
внутренней жизни, — это старый любовный роман западного общества с объективностью.
Мы привыкли думать, что субъективное — синоним слишком сентиментального,
ненадежного и опрометчивого. В результате мы пытаемся избавиться от наваждения быть
самим собой — внутренне переживающими существом — и начать рассматривать себя как
изделия какого-то детройтского конвейера, во многом взаимозаменяемые и совсем не
ценящие те остатки уникальности, которые ускользнули от бдительного ока фабричного
контролера. Достоинство объективности состоит в том, что она на время тормозит часть
наших переживаний, чтобы мы могли лучше распознать строение окружающего мира. Но
ее истинное значение сводится на нет теми, кто не верит в целостность человека и
позволяет объективности претендовать на все наше существование. Бихевиористы в своих
крайних проявлениях не удовлетворяются представлением о том, что объективность
обеспечивает нам особые линзы; напротив, они настаивают, что все другие взгляды
иллюзорны. Сейчас, как и можно было с легкостью предвидеть, поднимается протест в
виде антиинтеллектуализма, который вновь начинает ценить субъективность и
развенчивает разум.
Внутреннее чувство, о котором я веду речь, может быть с таким же успехом подавлено
отрицанием объективности, как и ее абсолютизацией. Я могу решить прочесть
определенную книгу, потому что о ней много говорят, и заставлю себя дочитать ее до
конца, даже если обнаружу, что она того не заслуживает. Если моим единственным
мотивом является желание не отстать от моды или иллюзия, что мои вкусы не отличаются
от вкусов тех, кто “в этом разбирается”, меня не должно удивлять, что мне будет трудно
дочитать книгу до конца. Но мы слишком часто удивляемся. Слишком часто я могу не
решиться настроиться на свое внутреннее осознание, потому что предчувствую, что оно
может не совпадать с тем, чего ожидает от меня социальное окружение. Поэтому я с
тоской сижу на собрании, подавляя внутреннее нетерпеливое желание уйти — чтобы
другие не думали, что я чем-то обеспокоен или невнимателен. Однако фактически я не
способен сосредоточить свои мысли на происходящем. Иногда подавлять свое внутреннее
чувство меня заставляет страх встретиться с какой-то главной истиной. Если я пытаюсь
занять себя работой, социальными мероприятиями и постоянной активностью, чтобы
избежать зреющего во мне понимания, что я смертен, что я старею, то неизбежно ни
работа, ни друзья, ни общественная жизнь, ни что-либо иное не принесут мне подлинного
удовлетворения.
Вкратце, наиболее важными последствиями настройки на внутреннее чувство являются
следующие: большая интеграция различных аспектов нашего бытия, возрастание
ощущения жизни, большая готовность к действию, более осознанный выбор и большая
искренность в отношениях. Конечно, я по-прежнему совершаю ошибки, у меня возникают
проблемы, бывает плохое настроение, конфликты, но когда случаются все эти вещи — и
когда случается что-то хорошее — я по-настоящему вовлечен в это. В этом случае я
обладаю значительно большими ресурсами, чтобы встретить любую ситуацию, чем когда я
не в контакте со своим внутренним чувством.
__________
В больнице, описанной в “Ловушке-22”, человек-вещь полностью покрыт бинтами, он
питается через трубку пищей из бутылки, висящей над его кроватью, а отходы удаляются
через трубку в бутылку, висящую под кроватью. Разве это живой человек? Есть ли у него
какое-либо внутреннее осознание?
Одно время я был консультантом в госпитале, где находился пациент, когда-то бывший
боксером. Четырнадцать месяцев со времени своего последнего боя до самой смерти
пациент пребывал в коме. За это время он ни разу не пришел в сознание. Был ли он на
самом деле жив? Было ли у него внутреннее “Я” до того, как его сердце остановилось
окончательно?
В государственной психиатрической больнице я видел другую пациентку — женщину
средних лет в состоянии кататонии, которая лежала в кровати, питалась внутривенно и
вела себя как младенец. Она не отвечала ни на сигналы своего тела, ни на внешние
