 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
деятельности. На произведениях нет «говорящих следов» (выражение Н. Н. Волкова) творческого
процесса. От «говорения» авторов произведений, при всей их привлекательности, тоже немного пользы.
Оно отрывочно, недостоверно или содержит удивление, признание наличия тайны, скрытой от них
самих.
Прислушаемся к ученому: «Когда приходят туда, где находится первоначальный исток идеи или
решения, оказываются вдруг как бы у границ неизвестного нам мира, из которого вырываются лишь
редкие и беспорядочные лучи, тогда как сам он остается скрытым в непроницаемой мгле. Однако эти
первые пружины, эти внутренние силы образуют внутреннюю сущность индивида и дают
первоначальное движение всему; именно в них находится то, что более всего облагораживает человека
— величие души, добродетель и героизм — и из них-то проистекает всякое великое действие и всякая
великая мысль» (В. Ф. Гумбольдт). Наличие у творца перечисленных свойств не помогает приоткрыть
тайну рождения произведения.
Прислушаемся к поэту: «Качество поэзии определяется быстротой и решимостью, с которой она
внедряет свои исполнительские замыслы-приказы в безорудийную, словесную, чисто количественную
природу словообразования. Надо перебежать через всю ширину реки, загроможденной подвижными и
разноустремленными китайскими джонками, — так создается смысл поэтической речи. Его, как
маршрут, нельзя восстановить при помощи опроса лодочников: они не расскажут, как и почему мы
перепрыгивали с джонки на джонку» (О. Мандельштам). Не расскажет о маршруте движения живого
движения смысла и поэт.
Пути преодоления принципиальных трудностей в изучении творчества едва-едва нащупываются.
Конечной формой произведения и материалом, из которого оно создается, являются образ,
слово и
действие (механизм). Начиная с Гумбольдта, выделившего в языке внешнюю и внутреннюю формы,
исследователи продолжали подобную работу: Г. Г. Шпет изучал внешнюю и внутреннюю форму слова,
Бернштейн — изучал эти формы в действии, а А. В. Запорожец — в образе. Итог оказался удивительно
интересным и поучительным. Слово, рассматриваемое как высшая форма, содержит в своей внутренней
форме образ и действие. Действие, рассматриваемое как внешняя форма, содержит в своей внутренней
форме слово и образ. Образ, рассматриваемый как внешняя форма, содержит в своей внутренней форме
действие и слово. Подобная гетерогенность слова, образа и действия служат основанием их взаимного
опосредствования; они постоянно «прорастают» друг в друга, на чем строится их возможная и искомая
смысловая общность. Переплетаются предметные, вербальные и операциональные значения.
Предметные и операциональные значения, невербализуемые смыслы выступают в качестве
«невербального внутреннего слова» (термин М. К. Мамардашвили),
эмбриона словесности (термин
Шпета). Оперирование ими возможно, но оно редко доступно сознанию (перепрыгивание с джонки на
джонку). Шпет, размышлявший над этим, писал: «В идее можно даже сказать: форма и содержание —
одно.
Это значит, что чем больше мы будем углубляться в анализ заданного, тем больше мы будем
убеждаться, что оно ad infinitum идущее скопление, переплетение, ткань форм. И таков собственно даже
закон метода: всякая задача решается через разрешение данного содержания в систему форм» (Шпет Г.
Г. Соч. — М., 1989, с. 425). Если взять привычное разделение психических функций, то для перцепции
важны чувственная ткань, для движения и действия — биодинамическая, для эмоций и переживаний —
аффективная ткань. Перечисленные виды ткани, переплетаясь и взаимодействуя одна с др.,
претворяются в соответствующие невербальные и вербальные смысловые и значащие формы, которыми
оперирует мышление. Близкими Шпету размышлениями делился М. Бахтин:
«В себе значимое
содержание возможного переживания-мысли не падает в мою голову случайно, как метеор из др. мира,
оставаясь там замкнутым и непроницаемым. Оно вплетено в единую ткань моего эмоционально-
волевого, действенно-живого мышления-переживания как его существенный момент» (Бахтин М.
работы 20-х годов. — Киев, 1994, с. 36). Значит, и мысль, и мышление гетерогенны, множественно
опосредованы и включают в свой состав переживание, волю, действия, образы.
Происходящее в творческом акте порождение произведения (изведение из себя) напоминает
духовный и интеллектуальный тигель, в котором смешиваются, переплавляются внутренние формы
слова, образа, действия. В нем «внутренний огонь, пламенея то больше, то меньше, то ярче, то
приглушенней, то живее, то медленней, обычно переливается в выражение каждой мысли и каждой
рвущейся вовне череды восприятий» (Гумбольдт). Или череды образов. Напр., скульптор «не
успокаивается, пока полностью и в совершенстве не отвоюет мысль своего воображения у грубого
камня» (Гумбольдт).
Загадка и тайна состоит в том, как переплавляющиеся в тигле гетерогенные формы («сор, из
которого растут стихи») в результате дают на выходе «чистые культуры», порождают стиль:
стиль
