 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
прихода разрушителей, но сами они страну не расчленяли и не продавали. У них вектор был
совсем иным, чем у Горбачева. Разве это не преимущество типа мышления старой “глупой”
власти над мышлением Собчака и Чубайса?
Утрата способности к рациональным интегральным оценкам. Остановимся на
эпизоде, который привлек внимание тем, что красноречиво отразил процесс
дерационализации сознания образованной части общества – сначала на Западе, а потом и в
РФ. Речь идет об издании в 1997 г. во Франции «Черной книги коммунизма» (авторы
С.Куртуа, Н.Верт и др.). В РФ эта книга была издана Союзом правых сил в 2001 г. тираждом
100 тыс. экземпляров с грифом «Предназначено для распространения в муниципальных,
сельских, школьных и вузовских библиотеках». Вступительную статью написал сам бывший
член Политбюро ЦК КПСС А.Н.Яковлев, который подписался как академик РАН .
Вскоре после выхода книги в свет на Западе состоялось ее обсуждение в академической
среде, и было признано, что научной ценностью она не обладает, являясь продуктом
фальсификации истории. Интерес вызвало другое – в череде известных фальсификаций эта
книга выделялась как будто нарочитой примитивностью и нелогичностью. Это какой-то
новый жанр, предназначенный для какого-то нового читателя. Причем речь идет о читателе
образованном (никому кроме интеллигенции такая книга не нужна) и к тому же
политизированном, можно сказать, духовно чутком. О чем говорит появление подобной
книги?
Говоря о книге и ее обсуждении, историк-эмигрант А.С. Кустарев отмечает два
момента. Первый – это запросы рынка такой политико-исторической литературы. Эти
запросы говорят об отходе этого контингента читателей от рациональности. С другой
стороны, рынок оказывает такое давление на историков, что они не просто превращают
историю в товар, но вынуждены идти на ее фальсификацию – происходит коррупция
научного сообщества. А.С. Кустарев пишет:
«Юристы вряд ли взялись бы организовать процесс по обвинению коммунизма в
предумышленных преступлениях. В дискуссии участвовал кто угодно, только не законники.
Но если виды на процесс в нюрнбергском стиле выглядят столь бледно, то зачем же
сотрясать воздух понятием преступности? Одно объяснение часто мелькало в дискуссии.
Первыми к нему прибегли сами соавторы [Куртуа] Николя Верт и Жан-Луи Марголэн,
обвинившие Куртуа в „сенсационализме“. Он, дескать, хотел продвинуть „Черную книгу“ на
массовом читательском рынке и заработать на этом и славу, и деньги.
Очень вероятно. Сегодня все превращено в товар. Даже еврейским холокостом давно
торгуют. Это ходкий товар. И вовсе не потому, что люди (включая большинство самих
евреев) до сих пор сочувственно переживают трагедию 6 миллионов безвинно погибших
евреев и всего еврейского народа. А потому, что это грандиозная «horror story», то есть
«жуткая история»…
Надо сказать, что изготовление товара для верхней части массового рынка дело
довольно тонкое. Ведь здесь требуется продукт, удовлетворяющий низменные потребности и
умственно очень облегченный, но в то же время позволяющий потребителю думать, что он
удовлетворяет свои возвышенные потребности и приобщается к чему-то умственно
элитарному. Ориентация на историко-эпические бестселлеры таит в себе огромные
опасности для исторической рефлексии общества. Выйдя из монастырей и университетов на
книжную ярмарку, историки вынуждены менять содержание исторического повествования и
интерпретацию исторической картины (чтобы не сказать – действительности) в угоду
примитивному, но претенциозному вкусу потребителя… Историческая литература этого
рода возникает за пределами научной общины, но быстро коррумпирует ее»134.
В второй части статьи А.С. Кустарев разбирает вопрос, куда сдвигается сознание
интеллигентного читателя, а за ним и тип мышления историков, выполняющих заказ рынка.
Он пишет: «Два элемента в нынешней фазе антикоммунистической кампании указывают на
возврат магического сознания. Это вера в чудодейственную силу „символического судебного
процесса“ и убеждение в том, что судить можно не только „человека“, но и „идею“, и даже
