 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
уровня человечности, остается объектом палача . В борьбе с ними критика является не
страстью разума, она – разум страсти. Она – не анатомический нож, она – оружие. Е¸ объект
есть ее враг , которого она хочет не опровергнуть, а уничтожить . Ибо дух этих порядков
уже опровергнут. Сами по себе они недостойны стать предметом размышления – они
существуют как нечто столь же презренное, сколь и презираемое. Критике незачем
выяснять сво¸ отношение к этому предмету – она покончила с ним всякие сч¸ты. Критика
выступает уже не как самоцель , а только как средство . Ее основной пафос – негодование ,
ее основное дело – обличение ”158.
Преобразование системы потребностей . Откуда же в советских (теперь
антисоветских) обществоведах эта по-детски наивная и поджигательская ненависть именно к
непритязательности советских людей (“неразвитости потребностей”)? От впитанного с
“молоком истмата” евроцентризма, который без всяких методологических и
психологических барьеров перекатился в их сознании в евроцентризм либерализма.
Объяснение того факта, что культуры, свободные от психоза потребительства,
рассматриваются либо как отсталые, либо как тупиковые, английский историк экономики
Т.Шанин видит в философских основаниях западной экономической науки (включая
марксизм). Он пишет: “Эмпирические корни этой всеохватывающей эпистемологии
современных обществ и экономик представляются достаточно ясными. Они лежат в
романтизированной истории индустриализации, в представлении о беспредельных
потребностях и их бесконечном удовлетворении с помощью все увеличивающихся
богатств… С этим связывают воедино также силу науки, человеческое благополучие,
всеобщее образование и индивидуальную свободу. Бесконечный многосложный подъем,
величаемый Прогрессом, предполагает также быструю унификацию, универсализацию и
стандартизацию окружающего мира. Все общества, как считается, движутся от разного рода
несообразностей и неразумия к истинному, логичному и единообразному, отодвигая “на
обочину” то, что не собирается следовать в общем потоке”159.
Свои установки наши обществоведы и находившаяся под их влиянием интеллигенция,
понятное дело, стремились реализовать в политической практике (строго говоря, уже сами
опросы, сами формулировки вопросов являются инструментом именно политической
практики – они не столько выясняют, сколько формируют общественное мнение, “задают”
ему мыслительные стереотипы). Можно предположить, что уже поворот, во времена
Хрущева, официальной идеологии КПСС от ориентации на достаток к ориентации на
потребительские стандарты США, произошел под воздействием актуализированной тогда
марксистской (и либеральной) концепции потребностей. А во время перестройки эта
политическая практика приобрела радикальный характер.
Т.Авалиани, бывший в тот момент председателем стачкома Кузбасса, рассказывает, как
экономисты из СО АН СССР срывали соглашение, достигнутое между комиссией
Верховного Совета СССР и забастовщиками. Шахтеры требовали прибавки к зарплате в виде
коэффициента и удовлетворялись его величиной 1,3. Это и было первым пунктом
соглашения о прекращении забастовки:
“1. Поясной коэффициент в связи с тяжелыми климатическими условиями,
экологической обстановкой в регионе и резким увеличением поставки продуктов по
договорным ценам установить временно 1,3 без ограничения и оговорок на всю заработную
плату для всех трудящихся Кузбасса с 1 июля 1989 года. Постоянный коэффициент должен
быть согласован сторонами на основании разработок Сибирского отделения Академии наук
СССР до 1 октября 1989 года и введен Советом министров СССР с 01.01.90. Средства на
увеличение поясного коэффициента выделяются централизованно правительством СССР
немедленно”.
Т.Авалиани пишет: “Еще днем, рассматривая пункты соглашения, мы столкнулись с
тем, что во многих случаях нет расчетов, а пункты об экономической самостоятельности и
региональном хозрасчете вообще носят декларативный характер. И непонятно кем они
внесены, хотя настойчиво проталкиваются делегатами от города Березовский. Догадываясь
