 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
люди связали дpуг дpуга какими-либо договоpами, каждому было позволено делать все, что
ему угодно и пpотив кого угодно, а также владеть и пользоваться всем, что он хотел и мог
обpести…» (см. 46).
Представление Гоббса ошибочно, его образ «человека естественного» – чистая
идеология. Но здесь это не важно, а важно то, что даже родоначальники либерализма не
могли помыслить того, что вдруг начали вещать наши проваренные в историческом
материализме обществоведы.
А ведь во время перестройки на щит подняли Н.Бердяева! Выходит, на щит подняли, но
почитать его никто не удосужился. Он писал: “Для многих русских людей, привыкших к
гнету и несправедливости, демократия представлялась чем-то определенным и простым, –
она должна была принести великие блага, должна освободить личность. Во имя некоторой
бесспорной правды демократии мы готовы были забыть, что религия демократии, как она
была провозглашена Руссо и как была осуществлена Робеспьером, не только не освобождает
личности и не утверждает ее неотъемлемых прав, но совершенно подавляет личность и не
хочет знать ее автономного бытия. Государственный абсолютизм в демократиях так же
возможен, как в самых крайних монархиях. Такова буржуазная демократия с ее формальным
абсолютизмом принципа народовластия… Инстинкты и навыки абсолютизма перешли в
демократию, они господствуют во всех самых демократических революциях”.
Что же касается западной демократии, то она в ходе своего исторического развития как
раз и породила государство-Левиафан, которое предсказал Гоббс. А.Тойнби в своем главном
труде “Постижение истории” пишет об утверждении на Западе культа Левиафана, начиная с
Рима первых веков нашей эры: “В западном миpе в конце концов последовало появление
тоталитаpного типа госудаpства, сочетающего в себе западный гений оpганизации и
механизации с дьявольской способностью поpабощения душ, котоpой могли позавидовать
тиpаны всех вpемен и наpодов… В секуляpизованном западном миpе ХХ века симптомы
духовного отставания очевидны. Возpождение поклонения Левиафану стало pелигией, и
каждый житель Запада внес в этот пpоцесс свою лепту”.
Более того, и в самой современной версии либерализма (неолиберализме) признается
наличие противоречия между демократией и свободой. Давая философское обоснование
неолиберализма, Г. Радницки подчеркивает это различие: «Идея свободного порядка легко
может войти в конфликт с определенными типичными применениями демократического
метода… Чем больше областей подвергается „демократизации“, тем уже круг решений,
которые остаются во власти индивидуума, и тем в большей степени разрушается
индивидуальная свобода»47.
Но эта историческая и современная реальность была неинтересна нашей прогрессивной
интеллигенции. Она построила себе утопический примитивный образ и поверила в него, как
в сущность. И в него призывала втиснуть нашу реальную жизнь.
Второй провал рациональности в связи с представлением о демократии вызван тем, что
оно было изначально увязано с частной собственностью и рынком. Упомянутый выше
Э.Я.Баталов говорил на круглом столе в “Вопросах философии”: “Не буду заниматься
тщетными поисками определения демократии. Скажу только, что суть ее вижу в
существовании между гражданами отношений рыночного типа – неважно, идет ли речь о
демократии в политике, экономике и культуре… Словом, есть рынок – есть демократия, нет
рынка – нет демократии. Третьего не дано, точнее, третье – казарма”.
Ему вторит известный философ В.М.Межуев: “Какое же общество действительно
нуждается в правовой демократии и способно ее защитить и сохранить? Я думаю, только то,
которое состоит из собственников, независимо от того, чем они владеют, – средствами
производства, денежным капиталом или только своей рабочей силой… Иными словами, это
общество приватных интересов и дел, где каждому что-то принадлежит и каждый имеет
право на собственное дело. По существу, это и есть гражданское общество, в котором люди
связаны между собой как независимые друг от друга индивиды – самостоятельные
собственники и хозяева своего частного дела”48.
