 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
использовалась для объяснения западного человека. Результатом этой диалектики было
опpавдание хаpактеpистик социальной деятельности человека пpиpодой, а пpиpодных
законов – нашими концепциями социальной деятельности человека… С XVII века мы
попали в этот порочный кpуг, поочеpедно пpилагая модель капиталистического общества к
животному миpу, а затем используя обpаз этого „буpжуазного“ животного миpа для
объяснения человеческого общества… Похоже, что мы не можем выpваться из этого вечного
движения взад-впеpед между окультуpиванием пpиpоды и натуpализацией культуpы,
котоpое подавляет нашу способность понять как общество, так и оpганический миp… В
целом, эти колебания отpажают, насколько совpеменная наука, культуpа и жизнь в целом
пpонизаны господствующей идеологией собственнического индивидуализма»291.
Почему наша интеллигенция, уверовав в рынок, не послушала крупнейшего западного
экономиста ХХ века Дж.М.Кейнса? Ведь он специально обсуждал главный аргумент
идеологии – апелляцию к естественному порядку вещей, к якобы «природным» законам
общественной жизни. Он вскрыл методологическую ловушку, скрытую в самом понятии
«естественный», и отверг правомерность распространения этого понятия на общество. Для
кого он это делал? Мы переживаем уникальный в истории культуры случай, когда
интеллектуальная, в том числе научная, элита выступает в идеологии как сила
обскурантистская, антинаучная.
Рыночная экономика –
недавняя социальная конструкция, возникшая как глубокая
мутация в очень специфической культуре Запада. Только равнодушием нашей
интеллигенции к фундаментальным категориям можно объяснить тот факт, что в массе своей
она даже не попыталась вникнуть, какого типа жизнеустройство реформаторы пытаются
навязать России. Рынок был представлен идеологами просто как механизм информационной
обратной связи, стихийно регулирующий производство в соответствии с общественной
потребностью через поток товаров. То есть, как механизм контроля, альтернативный плану.
Но ведь это мелочь! Дихотомия «рынок-план » несущественна по сравнению с глубинным
смыслом понятия рынок как общей метафоры всей западной цивилизации.
Эта метафора означает, что буквально все человеческие отношения должны сводиться
к купле-продаже, эквивалентному обмену (это называется «трансакционное
мировоззрение»). Например, теория государства строится аналогично теории рынков, на
которых политические партии в избирательном процессе ведут торг с избирателями,
«продавая» за их голоса свои программы («Экономическая теория демократии» А.Даунса).
За свой анализ политики, представленной как институт обмена, Дж.Бьюкенен получил
Нобелевскую премию.
К рынку сводится в этом мировоззрении любой общественный институт: университет
становится рынком знаний, а учитель из подвижника превращается в торговца услугами.
Даже церковь становится рынком «причастности к Богу и его закону». В этом мировоззрении
любая духовная ценность сводится через возникающие при ее движении трансакционные
издержки к цене. Потому и бытует афоризм: «Запад – это цивилизация, знающая цену всего
и не знающая ценности ничего». Неужели наша интеллигенция мечтала о таком исходе
русской культуры?
Известно, что Россия не испытала религиозной революции, сходной с Реформацией в
Западной Европе. У нас не возникло «протестантской этики», которая духовно освящала бы
наживу. Заставить людей, воспитанных в православии (да и исламе), сделать наживу высшим
жизненным ориентиром, можно было только сломав их культурные устои, насильно
обратить в идолопоклонство.
В некоторых случаях глупость попыток переведения всех сторон хозяйственной
деятельности на рыночные принципы очевидна, но приличные люди обязаны молчать, как
при виде голого короля. Молчат – и сами отходят от норм логики и здравого смысла. Таков,
например, случай теплоснабжения. Реформа в этой сфере хозяйства поставила систему
отопления городов на грань полного краха. А ведь специалисты самого правительства и так,
и эдак пытались объяснить власти реформаторов утопичность их замысла.
