 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
интеллигенция, призывавшая народ поддержать реформы, как раз и выступила в роли врача,
обещавшего вылечить болезни нашего хозяйства. И вот, совершены тяжелые ошибки,
хозяйство загублено – и никаких признаков рефлексии.
Были ли эти ошибки неизбежны, стояла ли перед реформаторами и их «группой
поддержки» сложная задача, на которую не могла дать ответа экономическая наука? На этот
вопрос можно ответить вполне определенно: нет, никаких непреодолимых сложностей не
было, провал реформы был надежно предсказан специалистами самых разных политических
направлений. Дж.Стиглиц подчеркивает: “За последние пятьдесят лет экономическая наука
объяснила, почему и при каких условиях рынки функционируют хорошо и когда этого не
происходит ” (Стиглиц, с. 253). Причина нашей катастрофы – именно смесь политического
интереса («страха») и невежества.
Перечислим, кратко, главные ошибки, совершенные в ходе реформы в РФ. Они
взаимосвязаны, и их трудно расположить в иерархической последовательности. Можно
сказать, что была совершена одна большая фундаментальная ошибка, которая слегка
по-разному видится с различных точек зрения.
Как известно, в качестве цели реформ было декларировано превращение советской
хозяйственной системы в экономику свободного рынка, причем западного (и даже не вообще
западного, а англосаксонского) типа. Когда в 1988-89 гг. академики от А до Я (от Аганбегяна
до Яковлева) заговорили о переходе к свободному рынку, это поначалу воспринималось как
мистификация, как дьявольская хитрость ради каких-то политических махинаций, которые
задумал Горбачев. Казалось невероятным, чтобы наши миллионы образованных людей
поверят в эту нелепость. Немногие видные западные экономисты, которые могли в тот
момент вставить слово в каком-нибудь интервью для советской прессы, тоже были в
недоумении. Например, английский историк экономики Теодор Шанин в интервью
«Известиям» (25 февраля 1989 г.) сказал: «Меня смущает, когда у вас говорят о свободном
рынке Запада. Где он? Его нет. Скажем, цены на молоко в Англии определяет правительство,
а не рынок».
Чуть позже Дж.Гэлбрейт сказал об этих планах наших реформаторов более откровенно:
«Говорящие – а многие говорят об этом бойко и даже не задумываясь – о возвращении к
свободному рынку времен Смита не правы настолько, что их точка зрения может быть
сочтена психическим отклонением клинического характера. Это то явление, которого к нас
на Западе нет, которое мы не стали бы терпеть и которое не могло бы выжить» («Известия»,
31 янв. 1990).
Психическое отклонение клинического характера – вот как это воспринималось
западными специалистами, не имеющими причин лгать!
Навязывая обществу определенную доктрину реформ, политики, в том числе с
академическими титулами, утверждали, что они опираются на самую современную и
эффективную экономическую теорию – неолиберальную. Политики были недобросовестны,
в этом уже не может быть сомнений. Но со стороны интеллигенции вера в теорию , которой
никто не изучал и никто не обсуждал, смахивает на идолопоклонство. Ведь даже сами
творцы этой теории честно предупреждали, что она имеет ограниченное поле действия, а
именно – общество, проникнутое «духом капитализма», т.н. «протестантской этикой»
наживы как благой высшей цели. Лауреат Нобелевской премии по экономике Дж. Бьюкенен
так определил то условие, при котором экономическая теория обладает полезностью:
«Теория будет полезной, если экономические отношения распространены в достаточной
степени, чтобы возможно было прогнозировать и толковать человеческое поведение. Более
того, экономическая теория может быть применима к реальному миру только в том случае,
если экономическая мотивация преобладает в поведении всех участников рыночной
деятельности»368.
Принятие неолиберальной доктрины для реформирования отечественной экономики
поразительно и потому, что это означало очевидный разрыв непрерывности, самоотречение
, отказ от всякой исторической преемственности принципов хозяйственного развития – и
