 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
К этому же типу хозяйства относилось и советское плановое хозяйство. Именно
сложение ресурсов без их купли-продажи позволило СССР после колоссальных разрушений
1941-1945 гг. очень быстро восстановить хозяйство. В 1948 г. СССР превзошел довоенный
уровень промышленного производства – можно ли это представить себе в нынешней
рыночной системе РФ?
Советский строй породил тип промышленного предприятия, в котором производство
было неразрывно (и незаметно!) переплетено с поддержанием важнейших условий жизни
работников, членов их семей и вообще “города”380. Это переплетение, идущее от традиции
общинной жизни, настолько прочно вошло в коллективную память и массовое сознание, что
казалось естественным. Его и стали сразу же искоренять реформаторы под присмотром
западных экспертов.
Наблюдение за попытками разорвать это переплетение, отделить производство от
создания условий жизни позволило увидеть важную вещь, о которой мы не думали при
советском строе (и о которой не думают люди Запада при их капитализме, ибо там этой вещи
давно нет). Соединение, кооперация производства с “жизнью” является источником очень
большой и не вполне объяснимой экономии. Отопление бросовым теплом, отходящим при
производстве электричества на теплоцентрали – один из примеров.
Почему же мы этого не видели? Потому, что из политэкономии (и в версии Адама
Смита, и в версии Маркса), возникшей как наука о рыночном хозяйстве, основанном на
обмене, мы заучили, что специализация и разделение – источник эффективности. Это
разумное умозаключение приобрело, к огромному нашему несчастью, характер
идеологической догмы, и мы забыли о диалектике этой проблемы. А именно: соединение и
кооперация – также источник эффективности. Какая комбинация наиболее выгодна, зависит
от всей совокупности конкретных условий. В условиях России именно соединение и
сотрудничество оказались принципиально эффективнее, нежели обмен и конкуренция.
Допустим, часть общества пришла к выводу, что положение изменилось и следует
совершить переход к рынку и конкуренции. Разумно было бы реалистично описать оба
образа, «не выковыривая изюм из булки», взвесить все за и против того и другого,
определить цену перехода и распределение его тягот в обществе. Этого не только не было
сделано реформаторами, но и всякие (впрочем, весьма слабые) попытки диалога со стороны
скептиков пресекались самым жестким образом. Интеллигенция поддержала утопию (и
стоящие за нею корыстные интересы меньшинства), а затем и поверила в нее – и потеряла
способность к рациональным рассуждениям.
Так началась социальная катастрофа. Развивается она не слишком быстро в силу
огромной прочности созданных в советское время систем жизнеобеспечения и устойчивости
культуры людей, воспитанных русской литературой и советской школой. Однако на ряде
направлений уже слышны тяжелые шаги Каменного гостя – приближение срывов и отказов
больших систем.
В ответ на эти шаги объяснения власти и рассуждения идеологизированных
интеллектуалов становятся все менее разумными – но принимаются они массовым
сознанием все более охотно!
Известно, что в СССР организация и экономическая поддержка ряда важнейших систем
жизнеобеспечения была взята на себя государством. Достаточно назвать
жилищно-коммунальное хозяйство (ЖКХ), здравоохранение и образование. Блага,
«производимые» этими системами, распределялись на уравнительной основе – бесплатно
или за очень небольшую плату. В этом заключался патернализм советского государства. В
отношении доступа к базовым социальным благам советское общество было устроено по
типу семьи, в которой роль отца (патера ) выполняло государство.
Реформаторы, следуя догмам неолиберализма, напротив, не признают иного основания
для права на жизнь, кроме платежеспособного спроса. Коррекция “неразумной”
действительности допускается в их доктрине как социальная помощь “слабым”.
Это специально подчеркивает В.В.Путин в своем первом Послании Федеральному
