 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
большинство интеллигентов забыли жестокую во многих отношениях реальность внешнего
мира, хотя бы 20 миллионов детей, умирающих ежегодно от голода, или 100 тысяч убитых
“эскадронами смерти” за 80-е годы крестьян маленькой Гватемалы!
Вот, А.Адамович едет в Японию и выступает там на тему “Хатынь, Хиросима,
Чернобыль”. Все эти три явления он, нарушая все разумные критерии подобия, ставит в один
ряд, как равноположенные. Чернобыль в его трактовке уже не катастрофа, не бедствие, не
ошибка – это якобы хладнокровное и запланированное уничтожение советским государством
своего народа, “наша Хиросима”. Сюда же он пристегивает и Катынь. Допустим,
действительно в Катынском лесу были расстреляны пленные польские офицеры430. Но как
представляет эту репрессию А.Адамович японцам: “Хатынь – деревня под Минском, где
кладбище-мемориал белорусских деревень, сожженных немецкими фашистами вместе с
людьми. Люди сгорели заживо, как и в Хиросиме, – больше 100 тысяч… Хатынь и Катынь
звучат похоже, да и по сути одно и то же: геноцид”431. Почему геноцид? Хатынь – часть
программы, в ходе которой была уничтожена 1/4 часть населения Белоруссии, вполне
подпадает под понятие геноцида, а Катынь – предполагаемый расстрел нескольких тысяч
человек – никак геноцидом не назовешь.
Русская революция произошла во многом и потому, что наша культура с ужасом и
отвращением отвергла жестокость капиталистического первоначального накопления, культ
денег, расизм колонизаторов, то равнодушие, с которым “железная пята” капитализма
топтала хрупкие стороны человеческой жизни – на этом отрицании стояла русская
литература. Стараясь миновать этот ужас периферийного капитализма, советский народ и
строил свое жизнеустройство. И какую же патологическую ненависть это вызывало,
оказывается, у существенной части наших респектабельных интеллектуалов! Как хитро
повернули дело видные марксисты-обществоведы.
Философ А.И.Ракитов признает “ужасы первоначального накопления капитала и
бесчеловечной эксплуатации на английских мануфактурах ХVIII – первой половины ХIХ
веков, описанные Марксом”. И далее пишет (еще в самом начале 1991 г.): “Первоначальное
накопление капитала действительно жестокий процесс. Но эта жестокость того же рода, как
жестокость скальпеля, разрезающего живую ткань, чтобы вырезать гнойник и освободить
плоть от страданий. Однако жестокость “первоначального накопления” ни в какое сравнение
не идет с циничным надругательством над людьми и обществом эпохи окончательного
разграбления, длящегося в нашей стране вот уже 70 лет”432.
Какая гадость – назвать работорговлю, геноцид индейцев или опиумные войны в Китае
“скальпелем, освобождающим от страданий”. И ведь эти люди, заполнившие академический
журнал “Вопросы философии” такими рассуждениями, продолжали оставаться уважаемыми
членами интеллектуального сообщества.
И так все – любое отрицательное явление нашей жизни доводится в его отрицании до
высшей градации абсолютного зла. У людей, которых в течение многих лет бомбардировали
такими утверждениями, разрушали способность измерять и взвешивать явления, а значит,
адекватно ориентироваться в реальности. В структуре мышления молодого поколения это
очень заметно.
Отщепление интеллигенции произошло из-за изменения ее отношения к своей стране, к
советскому строю, хотя долгое время это не осознавалось. Видные деятели интеллигенции
методически убеждали граждан в негодности всех устоев советского порядка – не делая
общего вывода. Я с 1960 г. работал в Академии наук и прекрасно помню все разговоры,
которые непрерывно велись в лаборатории, на домашних вечеринках или в походе у костра –
оттачивались аргументы против всех существенных черт советского строя. Так и вызревало
то, что можно назвать “проектом”. Над ним работали в самых разных “нишах”
общественного сознания – и ученые, и поэты, и священники.
В построение антисоветского проекта была вовлечена значительная часть
интеллигенции, которая в постоянных дебатах совершенствовала тезисы и аргументы, искала
выразительные метафоры. Со временем, к концу 70-х годов в это предприятие было втянуто
