 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
уже заключалось в самом сострадании. Совершенно иначе обстоит дело с человеком,
которого я люблю. От него я хочу получить что-то. Я хочу, по крайней мере, чтобы он не
вторгался в мою любовь к нему своими отвратительными манерами или пошлыми чертами.
Ибо с помощью любви я хочу, наконец, где-нибудь найти себя вместо того, чтобы
продолжить свои искания и умереть. От своего ближнего я не требую ничего иного, кроме
самого себя, хочу от него – себя.
Страдание стыдливо, так как оно ставит другого человека ниже меня, оно унижает его.
Любовь стыдлива, так как я ставлю себя ниже другого человека. В любви исчезает гордость
человека – вот отчего она стыдится. Так родственны между собою сострадание и любовь.
Отсюда понятно, что любовь доступна только тому человеку, которому доступно
сострадание. И тем не менее они друг друга исключают: нельзя любить, жалея, нельзя
жалеть, любя. В сострадании я – даритель, в любви я – нищий. В любви лежит самая
позорная из всех просьб, так как она молит о наибольшем, о наивысшем. Поэтому она так
быстро превращается в самую дикую, в самую мстительную гордость, когда предмет любви
нечаянно или нарочно доводит до ее сознания, о чем она собственно просила.
Всякая эротика полна сознания любви. В ревности проявляется вся шаткость той
почвы, на которой зиждется любовь. Ревность есть обратная сторона любви. Она показывает,
насколько безнравственна любовь. В ревности воздвигается власть, господствующая над
свободной волей ближнего. Она вполне понятна с точки зрения развитой теории: ведь с
помощью любви истинное «я» любящего всецело сосредоточивается в лице его
возлюбленной, а человек всегда и всюду чувствует (кстати, в силу очень понятного, но тем
не менее ошибочного заключения) за собою право на свое «я». Однако следует признать, что
она тут же выдает себя. Мы видим, что она полна страха, а страх, как и родственное ему
чувство стыда, всегда простирается на определенную вину, совершенную нами в прошлом.
Вот когда мы убеждаемся, что в любви хотят достичь того, чего не следует добиваться на
этом пути.
Вина, которую человек совершает в любви, есть желание освободиться от того
сознания вины, которое я называл раньше предпосылкой и условием всякой любви. Вместо
того, чтобы взять на себя свою вину и постараться в дальнейшем искупить ее, человек
стремится в любви освободиться и забыть ее. Это стремление сделаться счастливым. Вместо
того, чтобы самодеятельно осуществлять в себе совершенство, любовь раскрывает перед
нами уже осуществленную идею, превращает чудо в действительность; правда, эта идея
осуществляется в другом человеке, поэтому любовь есть самая тонкая хитрость, но она дает
нам освобождение от собственных пороков, освобождение, которое можно достичь так
легко, без всякой борьбы. Таким образом объясняется теснейшая связь, которая существует
между любовью и потребностью в искуплении (Данте, Гете, Вагнер, Ибсен). Всякая любовь
есть только жажда искупления, а жажда искупления – безнравственна (см. конец VII главы).
Любовь ставит себя в положение полнейшей независимости от времени и причинности. Без
собственного содействия она хочет внезапно и непосредственно достигнуть чистоты.
Поэтому она сама в себе заключает невозможность, так как она чудо внешнее, а не
внутреннее. Она никогда не в состоянии будет достигнуть своей цели, и меньше всего у тех
людей, вторые в особенно сильной степени расположены к ней. Она является наиболее
опасным самообманом потому, что производит впечатление будто она сильнее всех толкает
нас на путь борьбы за добро. Она может произвести облагораживающее влияние на людей
средних, человек же обладающий более тонкой и чуткой совестью, будет всячески
противиться неотразимому действию ее чар.
Человек любящий ищет в любимом существе свою собственную душу. В этих пределах
любовь свободна и не подлежит действию тех законов полового притяжения, которые мы
выставили в первой части этого труда. Там, где психическая жизнь женщины обладает
такими достоинствами, которые легко поддаются идеализации, любовь находится под
неотразимым и настойчивым влиянием ее в сторону усиления этого чувства, даже при
незначительных физических достоинствах и при весьма слабо развитом половом
