 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
церкви Климента, сказал Саломее без той оптимистической мишуры, которую впоследствии
нашли для пола Павел и Лютер, следующее: смерть будет существовать до тех пор, пока
женщины будут рожать и правда сойдет не раньше, чем из двух не станет одного, из
мужчины и женщины – третье, самосущее, что не есть ни мужчина, ни женщина.
* * *
Отправляясь от высшей точки зрения на проблему о женщине, как проблему о
человечестве, мы только теперь пришли к вполне обоснованному требованию воздержания
для обоих полов. Выводить его из вредных для здоровья последствий половых сношений –
плоско. Мы предоставляем адвокатам тела защищать этот взгляд. Основывать его на
безнравственности наслаждения – неправильно, так как мы таким образом вводим в этику
гетерономный мотив. Но уже Августину, проповедовавшему воздержание среди людей,
пришлось выслушать возражение, что в таком случае человечество в очень короткое время
исчезнет с лица земли. Это поразительное опасение, для которого самой страшной мыслью
представляется возможность вымирания рода, является не только выражением крайнего
неверия в индивидуальное бессмертие и в вечное существование нравственной личности.
Оно не только отчаянно иррелигиозно: им доказывается собственное малодушие и
неспособность жить вне стада.
Кто так думает, для того земля представляется в виде толкотни и суетни людей на ее
поверхности. Мысль о смерти пугает его меньше, чем мысль об одиночестве. Будь в нем
сильна бессмертная в себе нравственная личность, он нашел бы в себе достаточно мужества
смотреть этому выводу прямо в глаза. Этому человеку чужд страх физической смерти.
Отсутствие веры в вечную жизнь он не заменит жалким суррогатом ее: уверенностью в
дальнейшем существовании рода. Отрицание сексуальности убивает лишь физического
человека, и только его, но с тем, чтобы дать полное существование духовному человеку.
Поэтому забота о дальнейшем продолжении рода не может считаться долгом
нравственности, как это многие думают.
Этот взгляд насквозь проникнут бестыдной лживостью, которая до того бьет в глаза,
что я рискую показаться смешным, поставив следующий вопрос: совершал ли кто-нибудь
половой акт, руководствуясь тем соображением, что он обязан предотвратить гибель
человечества, или считал ли кто-нибудь когда-либо справедливым упрекнуть
целомудренного человека в безнравственности его поступков? Ни один человек не считает
своим долгом заботиться о продолжительном существовании человеческою рода – это
известно всякому, кто серьезно и искренне подумал над этим вопросом. Но то, в чем человек
не видит своего непосредственного долга, не есть на самом деле его долг.
Напротив: безнравственно превращать человеческое существо в действие
определенной причины, представлять его чем-то обусловленным – именно родительством.
Человек в глубочайшей основе своей лишен свободы и детерминирован несмотря на
наличность в нем свободы и спонтанности именно потому, что он возник только этим
безнравственным путем. Вечное существование человечества совершенно не в интересах
разума. Кто хочет дать человечеству вечное существование, тот хочет дать вечное
существование проблеме и вине, единственной вине, какая только существует. Конечной
целью является Божество и исчезновение человечества в Божестве. Целью является точное
разграничение между добром и злом, между «нечто» и «ничто». Моральное освещение,
которое пытались придать половому акту (и в котором он несомненно сильно нуждается)
путем фикции идеального coitus'a, преследующего якобы цели размножения человеческого
рода – оказывается иллюзией, недостаточной защитой. Мотив, будто бы санкционирующий
и освещающий его, не только не может быть открыт в человеке в качестве императива, но с
нравственной точки зрения необходимо отвергнуть его самым решительным образом, ибо
человека, отцом или матерью которого мы становимся, совсем не спрашивают о согласии.
