 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
диссертацией задерживалась этими симптомами, и несколько раз он был на грани отчисления. У него
были приятели-мужчины, разделявшие его интеллектуальные и музыкальные интересы; вел он
довольно изолированный образ жизни. Его сексуальная жизнь ограничивалась связями с четырьмя или
пятью женщинами, с которыми ему удавалось устанавливать не более чем удовлетворительные
сексуальные отношения, без настоящей близости. Он потерял надежду найти женщину, которая захотела
бы выйти за него замуж, так как сознавал, что его тревога и недоверчивость могут вызывать отчуждение.
Как и следовало ожидать, ему стоило большого труда прийти на лечение. Его тревога, имевшая
оттенок настороженности и недоверия, являлась непосредственным препятствием для психотерапии, а
также главной, давней проблемой. Иногда он мрачно шутил по ее поводу, и это убедило психоаналитика
в том, что эта его черта не достигла степени параноидальных расстройств. Учитывая сенситивность и
сдержанность пациента, психоаналитик пришел к выводу, что наибольшую пользу ему принесет
интенсивная, долговременная психотерапия, которая даст ему возможность понять и преодолеть свой
страх, что его поймают в ловушку или унизят. Психоаналитик предложил, кроме того, испытательный
срок, по истечении которого пациент, если увидит, что не доверяет врачу, вправе прекратить лечение.
Этот «запасной выход» создавал у пациента некоторое ощущение безопасности, тогда как рекомендация
психоаналитика относительно интенсивной психотерапии убедила его в том, что он нуждается в
помощи.
Работа началась по расписанию. Два раза в неделю пациент и психоаналитик сидели лицом к
лицу, исследуя как ежедневные переживания больного, так и его реакции на психоаналитика и
психотерапию. Первые несколько месяцев были явно испытательным периодом, в течение которого
пациент искал, а иногда и находил подтверждение своим сомнениям относительно намерений
психоаналитика или способности помочь ему; врач же особенно старался следить за своими
внутренними ощущениями и реакциями, сознавая чувствительность пациента. Ошибки психоаналитика
и неверное понимание подвергались честному обсуждению не только для того, чтобы прояснить их, но
и для того, чтобы понять их восприятие пациентом. Психоаналитик отвечал на вопросы пациента о
своем отпуске, декоре офиса, автомобиле и т. д., но если считал вопросы слишком личными или если
ответ на них мог бы помешать психотерапии, то говорил пациенту об этом. Тот обычно улыбался и
соглашался.
Эффект после первых шести месяцев такой работы выразился в постепенном ослаблении
настороженности пациента. Он чувствовал большую уверенность в том, что психоаналитик не позволит
себе выпадов против него, не попытается использовать его слова против него и доминировать над ним.
Теперь он мог раскрывать перед психоаналитиком некоторые свои секреты, фантазии и болезненные
воспоминания детства. Возросшее доверие к психоаналитику, основанное на опыте отношений с ним в
процессе открытого исследования и понимания происходящих в рамках этого опыта событий, еще
больше усилилось благодаря тому, что теперь пациент связывал свою недоверчивость с травмами и
обидами, которые он вспомнил. Поскольку психотерапевтический подход не продуцировал материал,
который выявил бы проекции и трансформации его травматических переживаний, психоаналитик
довольствовался созданием связной картины его жизни вплоть до настоящего времени.
Симптоматическое улучшение, возросшая уверенность в своих силах — все это дало возможность
пациенту завершить диссертацию. Его отношения с женщинами стали свободнее и более близкими, и
он, по всей видимости, намеревался жениться, когда психоаналитик говорил с ним в последний раз.
Эта терапия продолжалась три года и состояла из двух главных элементов. Первый — это то, что
Бибринг (Bibring Е., 1954) называл «эмпирической манипуляцией», при которой пациенту
предоставляется возможность в рамках лечения и вне его получить новый опыт, способный оказать
мутационный эффект. Это осуществимо при разрешающей, поощряющей атмосфере терапии и с
помощью переноса. В данном случае перенос не анализировался, как при психоанализе, хотя опыт
переноса обсуждался и использовался для того, чтобы прояснить способы, с помощью которых пациент
может строить свои отношения с психотерапевтом и другими людьми.
Второй технически важный элемент — выяснение стереотипов поведения пациента и их
происхождения от прошлых влияний, обусловленных развитием. Такая реконструкция отличается от
проводимой при психоанализе тем, что в ней отсутствует параметр бессознательного конфликта и
фантазии, явно интегрированной в этот конфликт. Тем не менее реконструкция может обеспечить
