 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
установки обеспечивает возникновение нового потенциала. Этот переход к новой установке я
охарактеризовал как трансцендентную функцию /19/.
В обновленной установке либидо, погруженное
доселе в бессознательное, вновь выступает на свет в форме положительного творчества. Это
соответствует вновь обретенной видимой жизни. Это является символом богорождения. Наоборот,
когда либидо извлекает себя из внешнего объекта и погружается в бессознательное, тогда «душа
рождается в Боге». Но (как Экхарт верно замечает) такое состояние не является счастливым, потому что
дело идет об акте, отрицательном по отношению к дневной жизни, а именно о нисхождении к
сокровенному божеству (deus absconditus), обладающему свойствами, весьма отличными от свойств Бога,
сияющего при свете дня. [Экхарт говорит: «Потому я вновь возвращаюсь к самому себе и нахожу там
некое глубочайшее лоно, глубже самого ада; ибо и из последнего беда изгоняет меня: не избежать мне
себя самого! Тут я хочу осесть, и тут я хочу остаться».]
Экхарт говорит о рождении Бога как о часто повторяющемся событии. И действительно,
обсуждаемое нами событие есть психологический процесс, бессознательно повторяющийся почти
постоянно, но до известной степени осознаваемый нами лишь в его самых больших колебаниях. Мне
кажется, что Гете интуитивно верно постиг это явление, обозначив его понятием систолы и диастолы.
Возможно, что тут дело идет о ритме жизненных явлений, о таком колебании жизненных сил, которое
обычно протекает бессознательно. Возможно также, что именно в силу этого основания терминология,
имеющаяся для этих явлений, является преимущественно религиозной или мифологической, ибо такие
выражения и формулы всегда и прежде всего относятся к бессознательным психологическим
обстоятельствам, а не к фазисам луны и прочим планетарным явлениям, как нередко полагает научное
толкование мифов. Ввиду того что дело идет преимущественно о бессознательных процессах, нам, в
науке, стоит огромных усилий выбраться из этого образного языка хотя бы настолько, чтобы достигнуть
по крайней мере уровня образного языка в других науках. Благоговение пред великими тайнами
природы, которые религиозный язык старается выразить в символах, освященных древностью,
многозначительностью и красотою, не будет оскорблено от распространения психологии на эти
области, к которым наука доселе не находила доступа. Мы только отодвигаем символы несколько
дальше, вглубь и извлекаем на свет одну часть их владений, отнюдь не впадая в ошибочное допущение,
будто мы создаем этим что-нибудь большее, чем новый символ для той же загадки, которая оставалась
загадкой и для всех предшествующих времен. Наша наука есть тоже образный язык; но в практическом
отношении она лучше древней мифологической гипотезы, выражавшейся с помощью конкретных
представлений, вместо понятий, как делаем мы.
5. Душа, «только сама став тварью», сотворила Бога, так что Его вовсе не было до тех пор, пока
душа не стала некою сотворенностью. Несколько времени тому назад я выразился так: «Что Бог есть Бог,
тому я причиной!» Бог возымел себя от души: но что он есть Божество — это он возымел от себя самого.
6. «Но и Бог возникает и преходит».
7. Когда все твари высказывают его, тогда возникает Бог. Когда я еще пребывал в основе и в лоне
Божества, в его потоке и источнике, тогда не спрашивал меня никто, куда я хочу или что я делаю: тогда
не было никого, кто мог бы меня спросить. Лишь когда я излился, все твари возвестили Бога. — А
почему они не говорят о Божестве? Все, что находится в Божестве, — есть единое, а о нем нельзя ничего
говорить. Только Бог делает нечто; Божество не делает ничего, ему нечего делать, да никогда оно и не
озиралось за каким-нибудь делом. Бог и Божество отличаются друг от друга так, как действие отличается
от бездействия». — «Когда я снова возвращаюсь на родину, в Бога, и не создаю в себе более никаких
образов, то этот прорыв мой оказывается много прекраснее, чем мое первое происхождение. Ибо я —
единый — возношу все твари из их собственного ощущения в мое, чтобы во мне и они стали едиными.
Когда я потом возвращаюсь в основу и в лоно Божества, в его поток и источник, то никто не
спрашивает меня, откуда я прихожу или где я был: моего отсутствия никто не заметил. — Это и значит:
Бог преходит».
Как вытекает из этих цитат, Экхарт различает Бога и Божество, причем Божество есть ничего о
себе не знающее и не владеющее собою Все, тогда как Бог является функцией души, так же как душа
является функцией Божества. Божество есть, очевидно, повсюду разлитая творческая сила,
психологически говоря, производящее, творящее влечение, которое само себя не знает и собою не
владеет; его можно сравнить с Шопенгауэровой концепцией воли. Напротив, Бог является чем-то
