 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
возникающим из Божества и души. Душа, как тварь, «высказывает» Его. Он есть, поскольку душа отлична
от бессознательного и поскольку она воспринимает силы и содержания бессознательного; и он
приходит, как только душа погружается в поток и источник бессознательной силы. Так Экхарт говорит в
другом месте: «Когда я выступил из Бога, тогда все вещи сказали: есть Бог! Однако это не может сделать
меня блаженным, ибо при этом я воспринимаю себя как тварь. Но в прорыве, когда я хочу стать
освобожденным в воле Божией, освобожденным и от этой самой воли Божией, и ото всех его творений,
и от самого Бога, тогда я больше всех тварей, я ни Бог, ни тварь: я есмь то, чем был и чем пребуду,
теперь и всегда! Тогда я получаю толчок, который возносит меня над всеми ангелами. В этом прорыве я
делаюсь столь богатым, что Бог уже не может удовлетворить меня, со всем тем, что он есть, в качестве
Бога и со всеми его божественными делами: ибо в этом прорыве я обретаю то, что мы есьмы сообща, —
я и Бог. Тогда я есмь то, чем я был, я не убываю и не пребываю, ибо тогда я есмь то неподвижное,
которое движет все вещи. Тут Бог уже не находит себе места в человеке, ибо здесь человек своею
бедностью вновь завоевал себе то, чем он был вечно и чем остается всегда. Тут Бог принят внутрь духа».
Это «выхождение» означает осознание бессознательного содержания и бессознательной
динамики —
в форме идеи,
рожденной из души. Этот акт является сознательным отличением от
бессознательной динамики,
отделением эго как субъекта от Бога (то есть от динамики или
бессознательной силы) как объекта. Вследствие этого Бог «возникает». Когда же это отделение опять
упраздняется через «прорыв», то есть через «отрешение» эго от мира и отождествление эго с
бессознательной динамикой,
тогда Бог как объект исчезает и становится субъектом, уже не
отличающимся от эго; иными словами, эго как сравнительно поздний продукт дифференциации вновь
соединяется с мистической, динамической всеотнесенностью («participation mystique» первобытных
людей). Это и есть погружение в «поток и источник». Многочисленные аналогии с представлениями
Востока выясняются без дальнейших рассуждений. Эти аналогии подробно исследованы и указаны
людьми, более меня компетентными. Но такой параллелизм, возникающий при отсутствии прямого
влияния, доказывает, что Экхарт мыслит из глубины коллективного духа, общей Востоку и Западу. Это
общая основа, которую отнюдь нельзя объяснить общей историей, является первоосновой
примитивного предрасположения духа с его примитивным энергетическим понятием Бога, где
движущая сила еще не закристаллизовалась и не замерла в абстрактной идее Бога.
Это возвращение к первоначальной природе, эта религиозно-организованная регрессия к
психическим условиям ранней эпохи — общим всем религиям, в глубочайшем смысле живым, начиная
с регрессивных отождествлений в тотемистических церемониях у австралийских негров /65/ и вплоть до
экстазов у христианских мистиков нашего времени и нашей культуры. Через это возвращение вновь
восстанавливается начальное состояние, возникает невероятность тождества с Богом, а из этой
невероятности, которая все же сделалась глубочайшим переживанием, образуется новый потенциал:
мир вновь создается, ибо обновилась установка человека по отношению к объекту.
Говоря об относительности символа Бога, мы, по долгу исторической совести, не можем в этом
месте обойти молчанием человека, столь одинокого в свое время, человека, по трагической воле рока не
сумевшего установить отношение в своему собственному видению, — Ангелиуса Силезиуса. То, что
Мейстер Экхарт пытался выразить с великим напряжением мысли и нередко трудно понятным языком,
— Силезиус высказывает в кратких, трогательно проникновенных стихах, которые, однако, по мысли
описывают ту же относительность Бога, которую постиг уже Мейстер Экхарт. Приведу ряд этих стихов.
Пусть они сами говорят за себя:
1. Я знаю, что без меня Бог и мига не может прожить; как только я превращусь в ничто, Он
должен будет от скудости испустить дух.
2. Без меня Бог не может создать и единственного червячка, и, если я не буду поддерживать его
вместе с Ним, ему придется тотчас же погибнуть.
3. Я — так же велик, как Бог, а Он так же мал, как я; Он не может быть надо мною, так же как и я
не могу быть под Ним!
4. Бог есть огонь во мне, а я в Нем — свет огня: разве мы не слиты друг с другом в полной
проникновенности?
5. Бог любит меня больше себя самого, и если я люблю Его больше себя, то я даю Ему так же
много, как он дает мне из себя!
