 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
6. Бог для меня есть Бог и человек: а я для Него есмь человек и Бог; я утоляю его жажду, а он
помогает мне в беде.
7. Бог приспособляется к нам, Он становится для нас тем, чего мы хотим: горе нам, если и мы не
станем для Него тем, чем должны.
8. Бог есть то, что он есть; а я есмь то, что я есмь. Но если ты знаешь одного, то ты знаешь и меня,
и Его.
9. Я не вне Бога, и Бог не вне меня. Я — Его блеск и свет, а Он — мое украшение.
10. Я есмь лоза в Сыне, — Отец насаждает и питает, а плод, вырастающий из меня, есть Бог, Дух
Святой.
11. Я — Божие дитя и сын, а он тоже мое дитя; но как же это обстоит, что оба суть и то и другое?
12. Я сам должен быть солнцем и должен моими лучами расцветить бесцветное море всего
Божества.
Было бы смешно предположить, что смелые мысли, высказанные Мейстером Экхартом, суть не
что иное, как пустые вымыслы сознательной спекуляции. Такие мысли являются всегда исторически
значительным феноменом, несомым бессознательными струями коллективной психики: за ними стоят
тысячи других, безымянных людей, таящих похожие мысли и чувства под порогом сознания и готовых
раскрыть врата новой эпохи. В смелости этих мыслей сказывается беззаботность и несокрушимая
уверенность бессознательного духа, который с последовательностью закона природы осуществит
духовное преобразование и обновление. Вместе с Реформацией это течение вышло в общем на
поверхность дневной жизни. Реформация в высокой степени устранила Церковь как посредницу в
спасении и вновь восстановила личное отношение к Богу. Тем самым была перейдена вершина
величайшей объективации идеи Бога, и после этого понятие Бога снова субъективируется все более и
более. Логическим следствием такого процесса субъективирования является расщепление на секты.
Крайним выводом отсюда является индивидуализм, который представляет собою новую форму
«отрешенности» и непосредственная опасность которого состоит в погружении в бессознательную
динамику. В процессе этого развития возник культ «белокурой бестии», а также и многое другое,
отличающее наше время от других эпох. Но как только осуществляется это погружение в глубину
влечения, так на другой стороне всегда снова восстает противление против чисто безобразного,
хаотического элемента голой динамики, возникает потребность в форме и законе. Погружаясь в потоке,
душа вынуждена создать символ, охватывающий, удерживающий и выражающий собой силу. Этот
процесс в коллективной психике чувствуют или предчувствуют те художники и поэты, которые творят
главным образом из восприятий бессознательного, следовательно из бессознательных содержаний, и
духовный горизонт которых достаточно широк, чтобы охватить главные проблемы современности, по
крайней мере в их внешнем проявлении.
5. Природа объединяющего символа у Шпиттелера
Прометей Шпиттелера выступает в момент психологического поворота: он обнаруживает
распадение тех пар противоположностей, которые до сих пор пребывали в совместности. Прометей,
ваятель, слуга души, исчезает из круга людей; самое же человеческое общество, повинуясь бездушной,
рутинной морали, подпадает под власть Бегемота, под власть противоположных, разрушительных
последствий пережитого идеала. Пандора (душа) вовремя создает в бессознательном спасительное
сокровище, которое, однако, не доходит до человечества, потому что оно не понимает его. Поворот к
лучшему наступает лишь благодаря вмешательству прометеевской тенденции, которая на путях
разумения и понимания заставляет опомниться сначала немногих людей, а потом и многих.
Естественно, что такое произведение не может не иметь своих корней в интимном переживании автора.
Однако если бы оно сводилось лишь к поэтической обработке чисто личных переживаний, то оно было
бы в значительной степени лишено всеобщего значения и живучести. Но так как в нем переживаются,
изображаются и трактуются не только личные, но, главным образом, коллективные проблемы нашего
времени, переживаемые в качестве личных, то ему присуще всеобщее значение. Тем не менее при
первом своем появлении оно должно было натолкнуться на безучастие современников, ибо
