 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
К ним относятся такие методы предков, как, например, астрология, которая даже обращалась к звездам,
чтобы постичь те линии судьбы, начала которых лежат в человеческом сердце, а также хиромантия,
френология Галля и физиогномика Лафатера. Недавние попытки подобного рода представлены
графологией, физиологической типологией Кречмера и кляксографическим методом Роршаха. Как
видно, путей от внешнего к внутреннему, от телесного к психическому вполне достаточно. Такое
направление от внешнего к внутреннему должно быть путем исследования до тех пор, пока не будут с
достаточной надежностью установлены определенные элементарные психические состояния. Но как
только это произойдет, путь может стать обратным. Тогда мы сможем поставить вопрос: каково
телесное выражение конкретного психического состояния? К сожалению, мы еще не настолько
продвинулись в данной области, чтобы быть в состоянии вообще затрагивать этот вопрос, потому что
основное условие, а именно удовлетворительная констатация психического состояния, еще далеко не
выполнено. Более того, мы лишь начали упражняться в расстановке психического инвентаря, да и то не
всегда успешно.
Простая констатация того, что определенные люди выглядят так-то и так-то, совсем ничего не
будет значить, если она не позволит нам сделать вывод о соответствующем содержании. Мы только
тогда будем удовлетворены, когда узнаем, какой вид психического соответствует определенным
физическим качествам. Тело без психики нам ни о чем не говорит, так же как — позволим себе встать на
точку зрения психического — душа ничего не может значить без тела. Если мы теперь собираемся по
какому-нибудь физическому признаку судить о соответствующем ему психическом качестве, то мы
делаем это, как уже было сказано, по известному о неизвестном.
Я, к сожалению, вынужден подчеркивать эту мысль, поскольку психология является самой
молодой из всех наук и поэтому находится во власти предрассудков. Тот факт, что психология, в
сущности, была открыта лишь недавно, является непосредственным доказательством того, что нам
потребовалось слишком много времени для отрыва психического от субъекта и тем самым выделения
его в качестве предмета объективного познания. Психология как естественная наука — это фактически
приобретение самого последнего времени, поскольку до сих пор она была таким же фантастическим
продуктом произвола, как и средневековая естественная наука. Считалось, что психологией можно
распоряжаться. И этот предрассудок ощутимо следует за нами. Психическая жизнь — это нечто самое
непосредственное, а поэтому вроде бы и самое знакомое, даже более чем знакомое: она зевает нам в
лицо, она раздражает нас банальностью своей нескончаемой повседневности, мы даже страдаем от
этого и делаем все возможное, чтобы о ней не думать. Из-за того, что психическое представляет собой
самое непосредственное явление, из-за того, что мы сами являемся психическим, мы вряд ли можем
предположить что-либо иное, чем то, что мы знакомы с ним глубоко, основательно и долго. Поэтому
каждый не только имеет свое мнение о психологии, но и убежден, что он, само собой разумеется, лучше
всех в ней разбирается. Психиатры, которым приходится сражаться с родственниками и опекунами
своих пациентов, понятливость которых (родственников и опекунов) уже стала притчей во языцех,
были, пожалуй, первыми людьми, которые в качестве профессиональной группы столкнулись с
бытующим в массе слепым предрассудком, что в психологических вопросах каждый понимает больше
любого другого, что, впрочем, не мешает и самому психиатру разделять это мнение. Причем доходит до
того, что он вынужден признать: «В этом городе вообще только два нормальных человека. Профессор В.
— второй».
В психологии сегодня нужно, в конце концов, прийти к пониманию того, что психическое — это
нечто совершенно неизведанное, хотя оно и кажется абсолютно знакомым, и что психику другого
каждый знает, пожалуй, лучше, чем свою собственную. Во всяком случае, для начала это было бы весьма
полезным эвристическим предположением. Ведь именно из-за непосредственности психических
явлений психология и была открыта так поздно. А поскольку мы стоим еще только у истоков науки,
постольку у нас отсутствуют понятия и определения, с помощью которых мы могли бы охватить
известные нам факты. Первые у нас отсутствуют, последние (факты) — нет; более того, они теснят нас
со всех сторон, мы даже завалены ими в отличие от других наук, вынужденных их разыскивать, а
естественное группирование их, как, например, химических элементов или семейства растений,
опосредуется нами наглядным понятием апостериори. Совсем иначе, однако, обстоит дело с психикой;
здесь со своей эмпирически-наглядной установкой мы просто попадаем в непрерывное течение наших
