 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
— Если бы это ночное страшилище — испытующее, хотя и текучее, — даже окаменев
в дневном слове, сохраняло еще свою темную хищную власть и держало в боевой
готовности свои честные плотоядные зубы, не сомневаюсь, что после такой
«расшифровки», в ответ на такое «умывание рук» оно сожрало бы без лишних фраз
толкователя вместе с его непричастностью.
X. — Но на самом-то деле сфинкс ест заживо вас: без пощады и без передышки. Или
вы позабыли, что эта чудовищнейшая тварь, порождение двух наимерзейших чудовищ,
их сверхчудовищной кровосмесительной связи, — что она кормится исключительно
теми, кого сама призывает к ответу и кто вольно или невольно уже призван в самом
себе?
— Но за всех отвечающий — вольно, невольно — и есть, разумеется, эти самые все.
Кто ж не призван так или иначе, настигаемый сфинксовым утробным эхом,
ненасытимым взглядом безумия? Согласитесь, что его, как угли, горящие, с
расширенными зрачками глаза, которые достались ему от пещерной, рождающей
страшнейших монстров, женственноликой матери-змеи*...
X. — Глаза постного Сталина, ваших детей, спортивного самоубийцы, девчонки с
порога, обитателей нового мира в их «абрикосовых» анфиладах и на «изумрудном»
концерте, — все они, глядя пристально либо искоса, пронизывают не меня, а вас.
— ... что эти множащиеся — из одних и тех же — близнецово-подобные сверла умеют,
и не дожидаясь ответа, лучше всяких иных видеть дальше непосредственно видимого
и, тем паче, привыкли молниеносно распознавать как фальшивые отговорки, так и
ложное самоустранение. Потому-то на сей раз, — если уж вы решили всерьез, не
просто метафорически и не для красного словца, поверять мифом чужое или
отчужденное время, — чудовище, пожалуй, выслушав вас, уже не только плотоядно
облизывается...
X. — Вы что, смеетесь?
— Нет, мне не до шуток. Я и впрямь склонен думать, что в самом процессе
дешифровки аналитики** и вообще всевозможные наши интерпретаторы...
X. — Аналитики вовсе не заговаривают вам зубы, а пытаются разговорить в вас
сонного молчуна, чтобы ответ в разговоре возник непроизвольно, тогда как
интерпретаторы, угадывая молчком чью-то брезжущую в вашем слове фигуру,
заполняют за нее на свой страх и риск вопросники с письменными ответами.
— ... что все они, независимо даже от степени их вынужденного касательства, в самом
деле пожираются до костей и до призрачного, как тень, состояния. Этой плачевной
участи избегает, по-видимому, лишь тот, кто настолько сживается со своей изумленной
причастностью, что в конце концов, после тысячи приближений...
X. — Ваша «тысяча лет»?
— ... уже не находит иного ответа — за нас, за себя или за целый свет — кроме самой
простой и банальной — элементарнее односложного восклицания — фразы,
прозвучавшей однажды в устах Эдипа.
* Русская, прямиком заимствованная у греков ехидна: потому что язвит?., потому
что коварствует?.. Или сперва и прежде всего потому, что своим взглядом-сглазом
видит насквозь"! Ведь Ехидну древнейшую, по преданию, убил стоглавый Аргос.
** Не любые, конечно, а лишь «наши»: психо-.
X. — Значит ли это, что при такой сопричастности, которую лучше назвать
совиновностью, мне приходится поневоле оставаться вашим подобием?
