X. Ну а все-таки, после такого или подобного сна, аккуратно записанного,
тщательно переписанного, отпечатанного на машинке, не взбредет ли вам в голову
возомнить себя пророком?
Нет и впрямь искушения соблазнительней... X. ..?
... ни чудовищнее по рискованности*.
X. И ведь равным образом вы, надеюсь, не вздумаете ожидать от других...
Все мы другие...
X. ... чтобы, разделив с вами ваш личный опыт, а точнее, взвалвв его неразделимо на
плечи, они вдобавок еще и прониклись им вплоть до ничтожнейших его миражей и
даже усвоили наимельчайшие его интонации, то есть начисто растворились во
всеядной химере вашего излюбленного языка, в этом чудище с
* Иеремия передает слово Божие: «Может ли человек скрыться в тайное место, где Я
не видел бы его?» Но тем же словом сразу и предупреждает: «Я слышал, что говорят
пророки, Моим именем пророчествующие ложь. Они говорят: «мне снилось, мне
снилось». влажным, слезой подернутым взглядом, заклинающим во искупление
жертвенную смерть.
Вы себе не доверяете и недооцениваете себя.
X. Разумеется, если я только ваш двойник...
И наоборот. Как всякий иной.
X. Остается сказать вам в заключение следующее: вы вольны до скончания века
искать в себе ненаходимый ответ и бесплодно копаться в вашем чувстве вселенской
вины, это нисколько не оправдывает вашего стремления обвиноватить весь свет...
Разве сон это я? Я здесь с вами.
X. ... и требовать от какого-нибудь чернявого, парменидо-вым солнцем обугленного
египетского феллаха или же от девчонки с косичками, зазывающей с порога
«клиентов» в какой-нибудь Маниле, чтобы ночи напролет и на тысячу лет вперед они
грезили с вами вместе о Сталине...
Одного озарения, будь оно истинно, хватит на всех: и на тех, кто «участвует» в нем
сознательно, и на тех, кто «помалкивает», и на тех даже, кто о нем и не слыхивал. И
дело тут вовсе не в объединяющем имени. Вопрос при условии, что в наших снах
наяву сквозит общность единой судьбы, вопрос известен издавна и звучит просто,
на грани тривиальности: где мы? куда мы пришли и куда движемся?
X. Мы-то с вами находимся в данную минуту там, где ваши сны никогда не имели
действительной почвы и внелитературного обитания, поскольку мир этот, хотя и
соприкасался иногда с вашим, отзываясь на него тревогой, опаской, ужасом,
зачарованно-стью, изумлением или полнейшим равнодушием, всегда оставался за
пределами и в стороне от анфилад, которые, как резину, растягивают один-
единственный день на целое тысячелетие...
А ведь совсем недавно тысячелетие в том же роде, пусть и под тевтоническим
именем, не ограничилось в соприкосновении с ним легким и безболезненным
промельком...
X. Время этого бедствия метеорово, вашему не сродни.
... И сколько же других, ощерившись и выпустив когти, косятся на него все хищней
и поглядывают все пристальней, пока он медлит и не желает признать, что эти якобы
запоздалые, со стороны надвигающиеся, разнородные по составу страшилища чуждого
|