 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
политическом контроле над экономикой. Гражданское общество предстает теперь как
лишь одно измерение в содержании нравственной жизни современного государства, а
именно, измерение, благодаря которому право особенного лица, «отрицательная» свобо-
да индивида стала институционной (закрепленной в социальных институтах)
реальностью. Это измерение отрицательной свободы с ее всеобщими соозначениями
составляет существенный аспект любого жизнеспособного современного понятия
политической свободы; «эмансипированные» индивиды могут быть свободными в пол-
ном смысле словосочетания «рациональная свобода» только как граждане
политического сообщества, как граждане государства. Прежде чем перейти к
недостаткам гегелевского построения, я хотел бы чуть подробнее сказать о
«субъективном праве особенного» в его воззрении на современное государство. Для
Гегеля, как и для многих его современников, греческий полис всегда был образцовой
моделью политической институации (воплощения в институтах) свободы.
Одновременно греческий полис служил ему моделью для иллюстрации тезиса, что
политическая свобода может быть реальной только как форма нравственной жизни.
Гегель использовал термин «нравственность» (Sittlichkeit), чтобы
охарактеризовать нормативную структуру интерсубъективной формы жизни.
Нравственная жизнь народа (в отличие от того, что Гегель называл «моралью»)
неотделима от его институтов, его коллективных истолкований мира, его путей к
самосознанию, его обычаев, традиций и ценностей. Если индивиды суть то, что они
собой представляют, только как участвующие в определенной форме нравственной
жизни, как сознающие себя и свои общественные отношения в соответствии с этой
формой, тогда даже их индивидуальные интересы, устремления, их чувство
самоуважения и достоинства, чувства стыда и вины должны формироваться в своей
глубинной структуре «объективным духом» их общества. Это значит, другими
словами, что идея свободы может найти точку опоры в обществе, если только свобода
станет формой нравственной жизни. Именно это случилось в греческом полисе прежде
всего в великую эпоху афинской демократии. Ибо здесь дух целого есть в то же время
дух свободной индивидуальности; государство-полис, семья, право, религия как
определения общих целей являются в то же время целями индивидуальности, и она, по
Гегелю, является индивидуальностью лишь благодаря этим целям.
Гегель назвал греческую форму нравственной жизни «прекрасной». Это дань
неповторимому соединению мифа, искусства и политики в греческом полисе, но также
и указание на существенные ограничения греческой формы свободы. Эти ограничения
проявляются для Гегеля в институтах рабства и оракулов
8
. Если разобрать гегелевские
возражения против этих институтов, мы лучше поймем, что он вкладывал в понятие
права или освобождения «особенного». Что касается рабства, то эти возражения очень
знакомы. Они очевидны для нас и были таковыми для большинства людей уже во
времена Гегеля. Рабство противоречит нашему пониманию человека как разумного,
рационального существа. С этим возражением соотносится универсалистская
концепция прав человека, которая, как мы видели, была для Гегеля существенной
составляющей всякой плодотворной современной идеи нравственной жизни, и в
юридическом и в институционном развитии которой он в значительной степени
продолжил традицию естественноправовых теорий. Права человека в этой традиции
сосредоточены вокруг прав собственности и их скрытых юридических и моральных
последствий. Но субъективное право особенного не исчерпывается для Гегеля данными
типами прав. Это станет ясным, если мы рассмотрим его возражения против института
оракулов. С точки зрения Гегеля, данный институт указывает на некое структурное
ограничение кругозора возможных рациональных рассуждений в греческом полисе.
Основывая свои решения в важных политических или частных делах на голосе
оракула, индивиды еще не берут на себя полную ответственность за собственные
решения. Полная самостоятельность, по Гегелю, требует детерминации
