 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
сословий и классов. В весьма выразительной сцене он сталкивается с тем, что один из них - мальчик с
азиатскими чертами - даже не знает, откуда он родом. Ал¸ша смеется, - и это последнее проявление
безрассудного веселья. Видя отчаяние и ярость татарчонка, он освобождается от еще одного искушения:
гордиться фамилией Пешков. (Как известно, позднее он возьмет себе имя отца - Максим, а фамилию -
Горький.)
Итак, Ал¸ша тоже пролетарий. После «работы» он и его ватага лежат на крутом берегу реки, с
умеренной высоты которого эти обездоленные дети всматриваются в горизонт и в будущее. О чем они
там мечтают? О том, чтобы завести голубей, а потом выпустить их на свободу: «Я люблю смотреть, как
голуби кружат в прозрачном летнем небе».
Эта мысль о свободе усиливается, контрапунктически, другой знаменательной встречей.
Внимание Ал¸ши привлекает веселый юный голос, доносящийся из подвального окна. Ал¸ша идет на
этот голос, и обнаруживает Л¸ньку, мальчика-калеку, прикованного к постели. У него с рождения
парализованы ноги: «не ходят, не живут, а - так себе...» - как он сам объясняет. Поэтому мальчик
заточен в подвале, как в тюрьме. Однако оказывается, он живет в своем собственном мире - мире игры и
фантазий. В коробках Л¸нька держит разную мелкую живность, которая вынуждена делить с ним его
плен. Но он живет ради того дня, когда увидит поле и степь, - и тогда откроет все эти маленькие
коробочки и выпустит всех на волю. А до этого букашки и козявки составляют его микрокосм, являясь
отражением внешнего мира: таракан - «Хозяин», муха - «Чиновница». Подлинные угнетатели из
реального мира оказываются пленниками его игрового мира. Возникает такое впечатление, будто его
искалеченное тело позволило ему быть единственным ребенком с игривым умом в этой картине. Его
смех - самый радостный и самый свободный, а глаза наполнены восхищенным блеском. Его ощущение
власти, кажется, не знает границ; он уверен, что «если мышь все кормить да кормить, так она вырастет с
лошадь».
Видя любовь мальчика к своим товарищам по заточению и его насущную потребность и
способность наделять эти маленькие существа, вроде мыши, мифическими возможностями, Ал¸ша,
после недолгих колебаний, отдает Л¸ньке белого мышонка. Этот мышонок, как мы помним, был
посмертным даром Цыганка Ал¸ше, его последней связью с весельем и последней забавой. Почему он
отдает его? Что это - жалость? Милосердие? По-видимому, Ал¸ша снова растет морально, жертвуя
утехой и сопротивляясь искушению - искушению играть, мечтать, крепко держаться за фетиши-
заменители, которые облегчают тюремное существование и, тем самым, добавляются к его оковам. Он
знает, что ему придется обходиться без забав. Таким образом, каждый из поступков Ал¸ши (или его
отказов совершить их) подобен обету. Один за другим уничтожаются мосты регрессии и навсегда
отвергаются инфантильные утехи души.
Л¸нька же может стать свободным, только если кто-то освободит его, даст ему ноги. Это и есть
та задача, какую Ал¸ша ставит перед своей ватагой. Из собранных на помойках частей какой-то
машины мальчишки сооружают ему коляску, механический протез локомоторной свободы.
Г. Спел¸натый младенец
Фигура Л¸ньки, видимо, взята не из книги Горького. Мне неизвестно, кто ее придумал. [Л¸нька -
герой рассказа М. Горького «Страсти-Мордасти», сюжет которого, наряду с автобиографической
трилогией Горького (о ней говорит Эриксон), использован в сценарии этого фильма. -
Прим. пер.]
Однако представляется важным, что самый эмоциональный и веселый из всех детских персонажей
фильма оказывается, так сказать, наименее подвижным. Его восторг не знает границ, а ноги связаны,
они «не живут, а - так себе». Это затрагивает неразрешенную русскую проблему детского воспитания,
которая приобрела почти смешное звучание в недавних дискуссиях о русском характере: проблему
пеленания (или свивания).
Действительно ли русская душа - спел¸натая душа? Некоторые из ведущих ученых в области
исследования русского характера, которым я обязан моим знакомством с этим кинофильмом, именно
так считают.
[Geoffrey Gorer, «Some Aspects of the Psychology of the People of Great Russia», The
American Slavic and Eastern European Review,
1949. См. также Geoffrey Gorer and John Rickman, The
People of Great Russia, W. W. Norton & Co., 1962.]
Среди огромного сельского населения России и, в различной степени, среди жителей всех ее
регионов и слоев, разделявших и разделяющих общее культурное наследие великих среднерусских
равнин, такой элемент ухода за ребенком, как пеленание, был развит до крайности. Хотя обычай
заворачивать новорожденных в пеленки широко распространен во всем мире, согласно древнерусской
