 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
традиции младенца следует пеленать целиком (с головы до пят) и достаточно туго, чтобы превратить
сверток в удобное для переноски «полено» («log of wood); кроме того, эта традиция предписывает
пеленать ребенка большую часть дня и на всю ночь в течение девяти месяцев. Подобная процедура не
приводит к какой-либо прочной локомоторной недостаточности, однако распеленатого младенца, по-
видимому, приходится учить ползать.
Вопрос о том, почему нужно пеленать младенцев, вызывал у простых русских удивление: разве
есть другой способ переносить ребенка с места на место и сохранять его тепло в долгие холодные
зимы? А кроме того, как еще можно добиться, чтобы малыш не расцарапывал и не расчесывал себя, а
также не пугался неожиданного появления собственных рук перед глазами? Скорее всего, так оно и
есть: спел¸натый ребенок, особенно когда его только что распеленали, не настолько владеет
собственными движениями, чтобы уберечь себя от случайных царапин и ушибов. Дальнейшее же
предположение, что поэтому его приходится пеленать снова - это излюбленный трюк культурной
рационализации, которая превращает специфический способ (pattern) ограничения свободы младенца в
самостоятельный феномен культуры. Младенца нужно пеленать, чтобы защитить его от себя самого;
пеленание вызывает у него сильные вазомоторные потребности, и он должен оставаться эмоционально
«спел¸натым», чтобы не пасть жертвой неистовой эмоции. А это, в свою очередь, способствует
созданию базисной, довербальной установки, согласно которой людей, ради их же собственного блага,
нужно строго ограничивать, хотя и предлагать, время от времени, способы разрядить сжатые эмоции.
Поэтому пеленание подпадает под рубрику тех вопросов воспитания ребенка, которые должны иметь
существенное отношение к образу мира целостной культуры.
Действительно, нет такой другой литературы, помимо русской, где был бы столь широко
представлен вазомоторный эксцесс. Люди в русской беллетристике выглядят изолированными и,
одновременно, несдержанными в проявлении чувств: как если бы каждый был странным образом
заточен в себе самом как в изолирующей камере задушенных эмоций и, тем не менее, вечно стремился
бы к другим душам, вздыхая, бледнея и краснея, рыдая и падая в обморок. Многие населяющие эту
литературу персонажи, кажется, живут ради того мгновения, когда какое-то опьянение (или
отравление?) - секреторное, алкогольное или духовное - позволит достичь временного слияния чувств,
добиться взаимности, - часто, лишь иллюзорной, неизбежно завершающейся изнеможением. Но нам нет
нужды выходить за пределы обсуждаемого кинофильма: если повседневная русская действительность
времен юности Горького обнаруживала хотя бы долю той несдержанности, силы и широты выражения
чувств, какую мы наблюдаем в этом фильме, отражение эмоции в сознании маленького ребенка должно
быть живым и калейдоскопическим.
Тогда интересно поразмышлять о том, что спел¸натый младенец - когда он начинает сознавать
такую эмоциональность - лишен возможности без посторонней помощи реагировать на нее
«двигательно»: взбрыкивая ножками, взмахивая ручками, шевеля пальчиками. Он также лишен
возможности поднимать голову, хвататься за опору и распространять свое зрительное поле на звуковые
источники воспринимаемого потрясения. Такое положение можно, фактически, рассматривать как
обременение вазомоторной системы задачей гашения и уравновешивания всех этих ярких впечатлений.
Только во время периодического разворачивания младенца он получает возможность участвовать в
бурном излиянии чувств старших.
Однако чтобы оценить значение такого элемента детского воспитания, как пеленание, в полной
конфигурации культуры, вряд ли стоит ограничиваться единственной однонаправленной цепью
причинности - в том смысле, что русские таковы, какими они оказываются на самом деле или,
возможно, кажутся или изображают себя, - потому что их пеленали. При обсуждении других культур
мы должны скорее предполагать взаимное усиление некоторого количества тем. Вполне вероятно, что
почти универсальный и, между прочим, довольно практичный обычай пеленать младенцев получил в
России усиление под действием той синхронизирующей тенденции, которая сводит географию,
историю и детство человека в несколько общих категорий. Мы наблюдаем конфигурационную близость
между этими тремя элементами русской традиционной культуры.
1. Компактная социальная жизнь в уединенных укрепленных поселениях, изолированных друг от
друга холодами центральных равнин, и периодическое освобождение их жителей после весенней
оттепели.
2. Долгие периоды тугого пеленания, чередующиеся с минутами обильного обмена радостными
чувствами во время освобождения младенца от пеленок.
3. Одобряемое проявление в поведении нечеловеческой («деревянной») выносливости и, наряду
с этим, периодический эмоциональный катарсис, достигаемый безудержным излиянием души.
