 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
способности к перемещению, а действие держится наравне с беспредельным мышлением. Лишь когда
наш клинический способ работы становится частью здравого образа жизни, мы способны помочь
нейтрализовать и реинтегрировать деструктивные силы, высвобождаемые расщеплением архаического
пласта совести современного человека.
Здравомыслие, в самом широком смысле, есть умонастроение, которое терпимо к различиям,
осторожно и последовательно в оценках и суждениях, осмотрительно в действиях и - несмотря на весь
этот кажущийся релятивизм - способно к вере и возмущению. Его противоположностью служит
предвзятость - позиция, характеризуемая предопределенными ценностями и категорическими
расхождениями во взглядах; здесь все кажется ясно очерченным и разнесенным в изолированные друг
от друга клетки, и это «по природе» - причина, по которой все должно оставаться таким, каким оно
было всегда. Опираясь таким образом на предвзятые мнения, подобное умонастроение создает
ригидность, которая может стеснять; но при этом оно обладает существенным преимуществом:
позволяет проецировать все, что кажется чужим в собственной душе, на какого-либо неопределенного
врага вовне. Такой механизм способствует ограниченной стабильности и стандартизации до тех пор,
пока некая катастрофа не подвергает опасности все хрупкое здание предубеждений. [См. работу Т. W.
Adorno, Else Frenkel-Brunswik, Daniel J. Levinson, and R. Nevitt Sanford, The Authoritarian Personality,
Harper & Brothers, New York, 1950.] Здравомыслие, в свою очередь, допускает больше гибкости и
изменчивости, но, предположительно, подвергает опасности неуравновешенного и невротичного
индивидуума, решившего следовать этому умонастроению. Отказываясь от всех предубеждений, он
теряет право на механизм проекции и оказывается перед опасностью интроспекции и «интроекции»,
сверхозабоченности своими собственными дурными качествами. Можно сказать, что он становится
настроенным против самого себя. Какая-то доля этого должна допускаться людьми доброй воли. Такие
люди должны учиться точно оценивать степень страха и рассудительно справляться с тревогой,
вызываемой отказом от того или иного предубеждения. Просвещение заложило здесь фундамент; новые
формы коммуникации должны его укрепить; общество же должно поставить здание для
здравомыслящих людей.
Тогда клиническое знание, как и любое другое, есть лишь орудие в руках веры - или оружие на
службе суеверия. Вместо того, чтобы делать вывод, будто специфические элементы детского
воспитания, их скрупулезное распределение во времени и дозировка формируют и деформируют людей,
и поэтому мы должны действовать здесь с разумной осмотрительностью и на основе детального
планирования, можно вынести на рассмотрение следующую альтернативу. То есть: взаимосвязи между
младенческой тревогой и деструктивностью взрослых существуют в продемонстрированных в этой
книге формах главным образом потому, что они полезны системам суеверия и эксплуатации. Вполне
возможно, что (в определенных границах, обозначающих то, что организм способен интегрировать, а
эго - синтезировать) элементы воспитания становятся решающими только там и тогда, где и когда
суеверные взрослые приписывают им свои предубеждения и опасения. В таком случае существенно,
живут ли эти взрослые и дети в обществе, уравновешивающем их суеверия, или их предрассудки
являются фрагментарными и индивидуализированными задержками и регрессиями, резко
контрастирующими с известными фактами, сознательными методами и сформулированными
стремлениями.
Поэтому наши согласованные усилия, вероятно, следует сосредоточить на ослаблении
бессознательных предрассудков в уходе за младенцами и на уменьшении политических и
экономических предубеждений, отказывающих молодежи в чувстве идентичности. Однако для
достижения этой цели необходимо понять, что человеческое детство предоставляет наиболее
существенное основание для эксплуатации человека человеком. Полярность «большой-маленький» -
первая в инвентаре таких экзистенциальных противоположностей, как «мужской - женский»
[Полярность «мужской-женский» обстоятельно рассмотрена Маргарет Мид в работе: Margaret Mead,
Male and Female, William Morrow and Co., New York, 1949.], «управляющий - управляемый», «имеющий
- имеемый», «светлокожий - темнокожий», - и по поводу каждой из них сейчас бушуют
освободительные войны как в политическом, так и в психологическом смысле. Цель этих сражений -
признание разделенной функции партнеров, которые равны не потому, что похожи по существу, а
потому, что в силу самой своей уникальности они оба совершенно необходимы для выполнения общей
функции.
Здесь мы должны смягчить, по крайней мере в его упрощенном толковании, то утверждение, в
котором резюмирован первый удар психоаналитического просвещения по Америке, а именно, что
фрустрация ведет к агрессии. Человек, если он во что-то верит, способен вынести значительную
