меня внимание или подчиняться правилам женской скромности. Когда, полный нетерпения, я подкрался
к этому ребенку прерий, то застал девчушку согнувшейся над игрушечной пишущей машинкой. А ее
губы, равно как и ногти, были накрашены красной краской.
Таким образом, даже самые маленькие девочки в своих играх испытывают влияние радикальных
перемен, происходящих среди их старших сестер - учениц школ-интернатов. Это стало очевидным,
когда женщины лагеря, желая показать, во что они играли в детстве, наделали для меня маленьких типи,
повозок и кукол. Все эти игрушки явно предназначались для того, чтобы вести маленьких девочек по
пути к индейскому типу материнства. Однако одна такая девочка, играя с только что сделанной мамой
старинной игрушечной повозкой, уверенно разместила двух кукол-женщин на передке, побросала
кукол-детей в заднюю часть повозки и повелела дамам «править в Шадрон, в кино». Тем не менее, даже
такие игры остаются пока феминными играми. Девочку безжалостно высмеяли бы, попробуй она
увлечься «мальчишеской» игрой или посмей стать сорванцом.
В играх мальчиков развивались честолюбивые стремления, да и сами их игры меньше
изменились по сравнению с играми девочек, хотя деятельность ковбоя и здесь в значительной степени
вытеснила деятельность охотника на бизонов. Поэтому, пока я наблюдал «сбегающих в город»
маленьких кукол, младший брат играющей девочки с ликующим удовлетворением заарканил пень
дерева, рядом с которым я расположился. Психологически старшие дети и взрослые считают такую
игру важной тренировкой, хотя фактически она «бесполезна». Однажды я посмеялся, как мне казалось,
вместе, а не над мальчиком, уверявшим мать и меня, что мог бы догнать и поймать дикого кролика
голыми руками. Мне дали понять, что я совершил большую бестактность. Такие фантазии - не пустая
«забава». Они служат подготовкой к мастерству, которое, в свою очередь, обеспечивает развитие
идентичности охотника или ковбоя.
В этом отношении особый интерес представляет один очень старый обычай. Имеется в виду игра
с «лошадиными костями» («bone horses») - мелкими костями трех-четырех дюймов длиной, собираемых
мальчишками в тех местах, где забивали скот (а прежде - бизонов). В соответствии с формой кости
назывались лошадьми, коровами или быками. Игра с ними заключалась в том, что либо мальчики
непрерывно перебирали их пальцами в карманах, либо использовали в совместных играх в скачки или
охоту на бизонов. Для мальчиков сиу эти кости имеют то же значение, какое маленькие игрушечные
машинки имеют в жизни наших ребят. Фаллическая форма костей наводит на мысль о том, что они
могут служить средством, которое позволяет маленьким мальчикам, перебирая пальцами «лошадей»,
«бизонов», «коров» и «быков», культивировать в течение фаллической и локомоторной стадии
фантазии соперничества и агрессии, свойственные всем мужчинам этого племени. На этой стадии на
долю старших братьев выпадало ввести маленького мальчика в этос охотника и сделать братскую
верность цементом общества индейцев дакота. Вследствие исключительной близости с хвастающимися
своими победами старшими мальчиками, младшие, должно быть, начинали довольно рано сознавать,
что прямая фаллическая агрессивность оставалась уравненной со свирепостью охотника. Для юноши
считалось должным взять силой любую девушку, которую он поймает за пределами отведенных для
порядочных девушек мест; а та, которая не знала «своего места», становилась его законной добычей и
он был вправе похваляться содеянным.
Все воспитательные средства использовались для развития у мальчика максимума уверенности в
себе, сначала благодаря материнской щедрости и надежности, затем - братскому воспитанию. Он
должен был стать охотником согласно игре, женщине, духу. Освобождение мальчика от матери и
рассеивание любой регрессивной фиксации на ней достигалось чрезвычайным подчеркиванием его
права на автономию и собственную инициативу. При условии безграничного доверия, постепенно
научаясь (благодаря воздействию стыда, а не влиянию внутреннего торможения) сдержанно и крайне
почтительно обращаться с матерью, мальчик, по-видимому, направлял все чувство
неудовлетворенности и гнева в преследование дичи, врага и распущенных женщин, а также - против
себя самого, в поисках духовной силы. Подобными поступками ему позволялось хвастаться повсюду,
открыто и громогласно, тем самым обязывая отца демонстрировать гордость за своего незаурядного
отпрыска. Совершенно очевидно, что такое стремительное приглашение с младых ногтей быть
мужчиной и хозяином делало необходимым введение уравновешивающих гарантий
для девочек. Хотя
устройство этих гарантий весьма искусно, невозможно избавиться от ощущения, что женщину
подвергали эксплуатации во имя несломленного «духа» охотника. И действительно, если верить словам,
самоубийства были не редки среди женщин сиу, но неизвестны среди мужчин.
Девочку сиу воспитывали быть помощницей охотника и матерью будущего охотника: учили
шить, готовить еду и хранить провизию, а также ставить палатку. В то же время ее подвергали строгой
|