 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
общепринятые рамки дозволенного (бросание друг в друга хлебом в столовой, оскорбительные выкрики
в адрес спортивного арбитра, безудержные вопли во время рок-концерта) до импульсивного
самоудовлетворения (групповой вандализм, оргии, грабежи) и даже до разрушительных социальных
взрывов (полицейская жестокость, уличные беспорядки, линчевание). В 1967 году около двухсот
студентов университета Оклахомы собрались посмотреть на своего товарища, угрожавшего спрыгнуть с
крыши. Толпа стала скандировать: «Прыгай, прыгай» Он прыгнул и разбился насмерть (UPI, 1967).
Рис. Кадры избиения Родни Кинга полицейскими из Лос-Анджелеса заставили людей
задуматься: почему при групповых действиях люди так часто преступают привычные запреты?
В этих примерах необузданного поведения есть нечто общее: так или иначе все они
спровоцированы групповым давлением. Осознание принадлежности к группе может вызвать у человека
возбуждение: он вырастает в собственных глазах, ему уже кажется, что он является выразителем чего-то
большего, чем просто свое собственное «я». Трудно представить себе рок-фаната, в одиночку
исступленно вопящего на рок-концерте, оклахомского студента, в одиночку пытающегося подбить кого-
то на самоубийство, и даже полицейского, в одиночку избивающего беззащитного шофера. В
определенных ситуациях объединенные в группу люди склонны отбрасывать общепринятые
нормативные ограничения, они утрачивают чувство личной ответственности и становятся
деиндивидуализированными (термин, введенный Леоном Фестингером, Альбертом Пепитоуном и
Теодором Ньюкомбом (Leon Festinger, Albert Pepitone & Theodore Newcomb, 1952)). При каких же
обстоятельствах возникает подобное психологическое состояние?
Размер группы
Группа не только способна возбуждать своих членов, она обеспечивает им анонимность.
Кричащая толпа скрывает кричащего баскетбольного фаната. Члены бесчинствующей своры
линчевателей верят, что им удастся избежать наказания; они воспринимают свои действия как
групповые. Участники уличных беспорядков, ставшие обезличенной толпой, не стесняются грабить.
Проведя анализ 21 случая, когда потенциальный самоубийца в присутствии толпы угрожал спрыгнуть с
небоскреба или с моста, Леон Манн (Leon Mann, 1981) обнаружил: если толпа была сравнительно
небольшой и освещалась дневным светом, то попыток спровоцировать самоубийство, как правило, не
делалось. Но когда размер толпы и ночной мрак обеспечивали анонимность, люди обычно подначивали
самоубийцу, всячески издеваясь над ним. Брайен Маллен (Brian Mullen, 1986) сообщает о подобных
эффектах на сборищах линчевателей: чем многочисленнее сборище, тем в большей мере его члены
утрачивают чувство личной ответственности и тем с большей готовностью идут на беспредельные
зверства — сожжение, растерзание или расчленение жертвы. Для каждого из приведенных примеров,
от толпы болельщиков до своры линчевателей, характерно то, что у людей в таких случаях резко падает
боязнь оценки. Поскольку «так делали все», то и свое поведение они объясняют сложившейся
ситуацией, а не собственным свободным выбором.
Филип Зимбардо (Philip Zimbardo, 1970) предположил, что обезличенность в больших городах уже
сама по себе гарантирует анонимность и предусматривает нормы поведения, разрешающие вандализм.
Он приобрел два подержанных автомобиля десятилетней давности и оставил их с поднятыми капотами
и снятыми номерными знаками на улице: один — в старом кампусе Нью-Йоркского университета в
Бронксе, а другой — вблизи кампуса Стэнфордского университета в небольшом городке Пало-Альто. В
Нью-Йорке первые «раздевальщики» появились уже через десять минут, они сняли аккумулятор и
радиатор. Через трое суток, после 23 эпизодов краж и вандализма (со стороны людей, по всем
приметам, отнюдь не бедных), машина превратилась в груду металлолома. По контрасту с этим,
единственным человеком, дотронувшимся в течение недели до автомобиля в Пало-Альто, был
прохожий, закрывший капот машины, поскольку начинался дождь.
