 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
достаточно, чтобы придать ему обаяние, как бы ни было ничтожно его личное
значение. Военный в своем мундире, судья в своей мантии всегда пользуются
обаянием. Паскаль совершенно справедливо указывал на необходимость облачить
судей в мантии и парики. Без этого они бы лишились на три четверти своего
авторитета. Самый свирепый социалист всегда бывает несколько смущен при виде
принца или маркиза; стоит присвоить себе такой титул, и самый прозорливый
коммерсант легко даст себя обморочить.
Это влияние титулов, орденов и мундиров на толпу встречается во всех
странах, даже там, где больше всего развито чувство личной свободы. Я
приведу по этому поводу отрывок из новой книги одного путешественника,
рассказывающего следующее о том обаянии, которым пользуются некоторые
личности в Англии:
"Много раз мне приходилось наблюдать особенное состояние опьянения,
которое овладевает даже самыми благоразумными англичанами при виде и общении
с каким-нибудь пэром Англии. Они заранее уже любят его, лишь бы богатство
его соответствовало его положению, и в его присутствии они вс£ переносят от
него с восторгом. Они краснеют от удовольствия, когда он приближается к ним
или заговаривает с ними; сдерживаемая радость сообщает непривычный блеск их
глазам. У них "лорд находится в крови", если позволено будет так выразиться,
как мы выражаемся, например, про испанца, что у него танцах в крови, про
немца -- что у него музыка в крови, и про француза -- что у него в крови
революция- Их страсть к лошадям и Шекспиру менее сильна, и они менее
извлекают из нее наслаждений. Книга пэров имеет огромный сбыт и ее можно
найти в самых отдаленных местах и у всех так же, как Библию".
Я касаюсь здесь лишь обаяния, которое имеют люди; но рядом с этим можно
поставить и обаяние мнений, литературных и художественных произведений и
т.д. В последнем случае чаще всего обаяние является результатом усиленного
повторения. История и в особенности история литературы и искусства,
представляет собой не что иное, как повторение все одних и тех же суждений,
которые никто не смеет оспаривать и в конце концов все повторяют их так, как
выучили в школе. Есть имена и вещи, которых никто не смеет коснуться. Для
современного читателя, например, чтение Гомера доставляет, конечно, огромную
и непреодолимую скуку, но кто же посмеет сознаться в этом? Парфенон в его
настоящем виде является несчастной развалиной, лишенной всякого интереса, но
эта развалина обладает обаянием именно потому что она представляется нам не
в том виде, в каком она есть, а в сопровождении всей свиты исторических
воспоминаний. Главное свойство обаяния именно и заключается в том, что оно
не допускает видеть предметы в их настоящем виде и парализует всякие
суждения. ~ Толпа всегда, а индивиды -- весьма часто нуждаются в готовых
мнениях относительно всех предметов. Успех этих мнений совершенно не зависит
от той частицы истины или заблуждения, которая в них заключается, а
исключительно лишь от степени их обаяния.
Теперь я буду говорить о личном обаянии. Этот род обаяния совершенно
отличается от искусственного или приобретенного обаяния и не зависит ни от
титула, ни от власти; оно составляет достояние лишь немногих лиц и сообщает
им какое-то магнетическое очарование, действующее на окружающих, несмотря
даже на существование между ними равенства в социальном отношении и на то,
что они не обладают никакими обыкновенными средствами для утверждения своего
господства. Они внушают свои идеи, чувства тем, кто их окружает, и те им
повинуются, как повинуются, например, хищные звери своему укротителю, хотя
они легко могли бы его разорвать.
Великие вожаки толпы: Будда, Магомет, Жанна д'Арк, Наполеон обладали в
высшей степени именно такой формой обаяния и благодаря ей подчиняли себе
толпу. Боги, герои и догматы внушаются, но не оспариваются; они исчезают,
как только их подвергают обсуждению.
