 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
при этом они должны были испытывать такое же смутное чувство страха, какое
испытывали члены Конвента, слушая неясные речи Робеспьера, более или менее
угрожавшие им ножом гильотины. Под влиянием этого-то чувства страха члены
Конвента и уступали всегда Робеспьеру.
В интересах вожаков позволять себе самые невероятные преувеличения.
Оратор, слова которого я только что цитировал, мог утверждать, не возбуждая
особенных протестов, что банкиры и священники содержали на жаловании
метателей бомб, и что администраторы крупных финансовых компаний заслуживают
такого же наказания, как и анархисты. На толпу подобные утверждения всегда
действуют, и даже тем сильнее, чем они яростнее и чем более угрожающий
характер имеют. Ничто так не запугивает слушателей, как подобного рода
красноречие, они не протестуют из опасения прослыть изменниками или
сообщниками.
Такое особое красноречие можно наблюдать во всех собраниях, и в
критические моменты оно всегда усиливалось. С этой точки зрения чтение речей
великих ораторов революции представляет не малый интерес. Ораторы эти
считали себя обязанными постоянно прерывать свою речь, чтобы поносить
преступление и восхвалять добродетель, а также чтобы разражаться проклятиями
против тиранов и тут же приносить клятву -- "жить свободным или умереть".
Слушатели вставали, с жаром аплодировали ораторам и затем, успокоенные,
снова садились на свои места.
Вожак может быть иногда умным и образованным человеком, но вообще эти
качества скорее даже вредят ему, нежели приносят пользу. Ум делает человека
более снисходительным, открывая перед ним сложность вещей и давая ему самому
возможность выяснять и понимать, а также значительно ослабляет напряженность
и силу убеждений, необходимых для того, чтобы быть проповедником и
апостолом. Великие вожаки всех времен, и особенно вожаки революций,
отличались чрезвычайной ограниченностью, причем даже наиболее ограниченные
из них пользовались преимущественно наибольшим влиянием.
Речи самого знаменитого из них, Робеспьера, зачастую поражают своей
несообразностью. Читая эти речи, мы не в состоянии объяснить себе громадной
роли могущественного диктатора.
"Общие места, многословие дидактического красноречия и латинская
культура, поставленная к услугам скорее души ребенка, нежели пошляка,
граничащая как в обороне, так и в нападении с манерой школьников, кричащих:
"Подика сюда!" Никакой идеи, никакой остроумной мысли или выходки, но
постоянная скука среди бури. И кончая это чтение, невольно хочется
воскликнуть: "уф!" -- как это делал вежливый Камилл Демулен",
Страшно даже подумать иной раз о той силе, которую дает человеку с
чрезвычайной узостью ума, но обладающему обаянием, какое-нибудь очень
твердое убеждение. Но для того, чтобы игнорировать всякие препятствия и
уметь хотеть, надо именно соединять в себе все эти условия. Толпа
инстинктивно распознает в таких энергичных убежденных людях своих
повелителей, в которых она постоянно нуждается.
В парламентском собрании успех какой-нибудь речи почти исключительно
зависит от степени обаяния оратора, а не от приводимых им доводов. И это
подтверждается тем, что если оратор теряет по какой-нибудь причине свое
обаяние, он лишается в то же время и своего влияния, т.е. он уже не имеет
более власти управлять по желанию голосованием.
Что же касается неизвестного оратора, выступающего с речью, хотя бы и
очень доказательной, но не содержащей в себе ничего другого, кроме этих
основательный доказательств, то самое большее, на что он может рассчитывать,
-- это чтобы его выслушали. Депутат и проницательный психолог Декюб так
охарактеризовал образ депутата, не обладающего обаянием:
"Заявив место на трибуне, депутат вынимает свои документы, методически
