 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
нашими мечтами о всеобщем равенстве, то нам пришлось бы сделаться первыми
его жертвами. Равенство возможно только на низшей ступени. Чтобы равенство
царствовало в мире, нужно было бы понижать мало-помалу все, что составляло
ценность известной расы, до уровня того, что в ней есть самого низкого.
Поднять интеллектуальный уровень последнего из крестьян до гения
какого-нибудь Лавуазье невозможно. Легко уничтожить таких гениев, но их
нельзя заменить.
Но если роль великих людей значительна в развитии цивилизации, то она,
однако, совершенно не такая, какой ее обыкновенно считают. Их действие, еще
раз повторяю, состоит в синтезе всех усилий какой-нибудь расы; их открытия
всегда являются результатом длинного ряда предшествовавших открытий; они
строят здание из камней, которые медленно обтесывали их предки. Историки,
обыкновенно очень односторонние, всегда полагали, что можно написать под
каждым изобретением имя одного человека; и однако среди великих изобретений,
преобразовавших мир, каковы книгопечатание, порох, пар, электрический
телеграф, нет ни одного, относительно которого можно было бы сказать, что
оно создано одной головой. Когда изучаешь происхождение подобных открытий,
то видишь, что они родились из целого ряда подготовительных усилий:
окончательное изобретение есть только венец. Наблюдение Галилея относительно
одновременности колебаний подвешенной лампады подготовило изобретение точных
хронометров, откуда должна была последовать для моряка возможность верно
находить путь в океане. Пушечный порох получился из медленно
видоизменявшегося греческого огня.
Паровая машина представляет собой сумму целого ряда изобретений, из
которых каждое требовало громадных трудов. Грек, будь он во сто раз
гениальнее Архимеда, не мог бы выдумать локомотива, ибо для выполнения такой
задачи ему нужно было бы ждать, чтобы механика осуществила успехи, которые
потребовали двухтысячелетних усилий.
Хотя по-видимому политическая роль великих государственных людей более
независима от прошлого, но в действительности она не более самостоятельна,
чем роль великих изобретателей. Ослепленные шумным блеском этих мощных
двигателей человечества, преобразовавших политическое существование народов,
такие писатели, как Гегель, Кузен, Карлейль и т.д., хотели из них сделать
полубогов, пред которыми все должно преклониться, и один гений которых
изменяет судьбу народов. Несомненно, они могут нарушить эволюцию
какого-нибудь общества, но не в их власти изменить ее течение. Гений
какого-нибудь Кромвеля или Наполеона не в силах выполнить подобного дела.
Великие завоеватели могут уничтожить огнем и мечем города, людей и империи,
как ребенок может сжечь музей, наполненный сокровищами искусства; но эта
разрушительная сила не должна нас обманывать насчет характера своей роли.
Влияние великих политических деятелей продолжается лишь до тех пор, пока,
как Цезарь или Ришелье, они умеют направлять свои усилия в духе потребностей
эпохи; настоящая причина их успехов предшествовала им самим. Двумя или тремя
веками раньше Цезарю не удалось бы подчинить великую римскую республику
власти монарха, и Ришелье был бы бессилен осуществить объединение Франции. В
политике настоящие великие люди -- те, которые предвидят зарождающиеся
потребности, события, подготовленные прошлым, и указывают путь, которого
следует держаться. Никто, может быть, не видел этого пути, но роковые
условия эволюции должны были скоро толкнуть туда народы, судьбами которых
временно управляют эти могущественные гении. Они, так же как и великие
изобретатели, синтезируют результаты долгого предшествовавшего труда.
Не нужно, однако, проводить слишком далеко эти аналогии. Изобретатели
играют важную роль в развитии цивилизации, но никакой непосредственной роли
-- в политической истории народов. Великие люди, которым мы обязаны всеми
важными открытиями, от плуга до телеграфа, составляющими общее достояние
