 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Вызванное представление становится, таким образом, ядром для дальнейшей
кристаллизации, заполняющей всю область разума и парализующей всякие
критические способности. Этим объясняется, например, такой удивительный
факт, как ошибка матери, признавшей в чужом своего собственного ребенка, как
это было в том случае, о котором теперь напомнили газеты. В этом случае
можно проследить такой же механизм внушения, какой был уже описан мною.
"Ребенок узнал в мертвом своего товарища, но это было ошибка, вызвавшая
тотчас же целый ряд подобных же ошибок, причем произошла следующая
удивительная вещь: одна женщина, увидев труп ребенка, воскликнула:
"Ах, Боже мой, это мой ребенок! " Посмотрев ближе, она заметила шрам на
лбу и сказала: "Да, это мой бедный сынок, пропавший в июле. У меня его
похитили и убили!"
Женщина эта была привратницей в улице дю-Фур и называлась Шаводрэ.
Пригласили ее зятя, который без всякого колебания объявил: "Вот маленький
Филибер". Несколько обитателей этой улицы также признали в мертвом ребенке
Филибера Шаводрэ, и даже его собственный учитель, заметив медаль, признал в
мертвеце своего прежнего ученика.
И что же? Соседи, зять, школьный учитель и мать -- все ошиблись! Шесть
недель спустя личность ребенка была окончательно установлена: оказалось, что
это был ребенок из Бордо, там убитый и привезенный дилижансом в Париж
("Ес1аir", 21 апреля 1895 г.).
Такие ошибочные распознавания, как это уже замечено, чаще всего
делаются женщинами и детьми, т.е. наиболее впечатлительными субъектами, и
указывают нам в то же время, какое значение для правосудия могут иметь
подобные свидетельства. Что касается детей например, то их показания никогда
бы не следовало принимать во внимание. Судьи любят повторять, что в детском
возрасте не лгут, но если бы они сколько-нибудь знали психологию, то им было
бы известно, что, наоборот, в этом возрасте всегда и лгут. Ложь эта, без
сомнения, невинная, но это всетаки ложь. Лучше было бы жребием решать судьбу
какого-нибудь подсудимого, нежели произносить приговор, как это много раз
бывало, на основании показаний ребенка!
Возвращаясь к наблюдениям, производимым толпой, скажем, что эти
коллективные наблюдения -- самые ошибочные из всех и чаще всего представляют
не что иное, как иллюзию одного индивида, распространившуюся путем заразы и
вызвавшую внушение. Можно было бы до бесконечности умножить число таких
фактов, указывающих, с каким недоверием надо относиться к показаниям толпы.
, Тысячи людей, например, присутствовали при знаменитой кавалерийской атаке
во время Седанской битвы, между тем, невозможно, ввиду самых противоречивых
показаний очевидцев, узнать, кто командовал этой атакой. Английский генерал
Уолслей доказывает в своем новом сочинении, что до сих пор относительно
важнейших факторов битвы при Ватерлоо существуют самые ошибочные
представления, несмотря на то, что эти факты подтверждаются сотнями
свидетелей.
Можем ли мы знать относительно какого бы то ни было сражения, как оно в
действительности происходило? Я сильно в этом сомневаюсь. Мы знаем, кто были
побежденные и победители, и далее этого наши знания, вероятно, не идут. То,
что Д'Аркур, участник и свидетель, рассказывает о Сольферинской битве, может
быть применено ко всяким сражениям: "Генералы, получающие сведения конечно
от сотни свидетелей, составляют свои официальные доклады; офицеры, которым
поручено передавать приказы, изменяют эти документы и составляют
окончательный проект отчета; начальник главного штаба опровергает его и
составляет сызнова. Тогда уже его несут к маршалу, который восклицает: "Вы
решительно ошибаетесь!" и составляет новую редакцию. От первоначального
доклада уже не остается ничего". Д'Аркур рассказывает этот факт, как
доказательство невозможности установить истину даже относительно события,
