 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru
Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru
ему стремление к объективности, ограничение чрезмерной субъективности, но не ее полное
исключение. Норма незаинтересованности предполагает, что он не должен искажать истину ради
личных интересов, но не лишает их права на существование. Именно в этом качестве и
существуют в науке ее официальные нормы - как система достаточно мягких ограничителей,
полезных ориентиров, а не категорических императивов.
Если бы в сознании ученых были вживлены не только сами эти ориентиры, но и их
недосягаемость, они утратили бы свой регулирующий смысл - как дорожные знаки, если бы они
означали не необходимость, а лишь желательность снижения скорости. Поэтому довольно мягкие
по сути нормы науки формулируются в достаточно жесткой форме - в виде строгих императивов.
Принятие строгой формы этих норм за их внутреннюю бескомпромиссность является одной из
главных причин иллюзии их соблюдения и основой соответствующих мифов о науке.
Этому же способствует и известный феномен, который можно обозначить как "сдвиг идеала на
реальность". Действительность очень часто видится в соответствии с ее идеализированным
образом, поскольку люди предпочитают видеть то, что хотят. Так реальность подменяется
мифами, которые устойчивы даже перед напором очевидных опровержений.
"Сдвиг идеала на реальность" обусловлен целым рядом известных психологических
закономерностей. Так в силу тенденции любых когнитивных структур к внутренней
согласованности, нам трудно признать, что хорошие люди могут совершать дурные поступки,
равно как и обратное. Признание того, что выдающиеся ученые, такие, как Ньютон, Кеплер,
Галилей, подделывали данные или участвовали в постоянных склоках, породило бы внутренне
рассогласованную - "диссонантную" в терминах Л. Фестингера - структуру. В результате в памяти
науки запечатлевается сильно приукрашенный образ ее наиболее ярких представителей. Кроме
того, память науки, как и память отдельного человека, обладает избирательностью - хранит
"хорошее", отвечающее идеалам, и вычеркивает то, что им противоречит.
Живучесть мифов о науке связана не только со "сдвигом идеала на реальность", но и с обратным
феноменом - "сдвигом реальности на идеалы". Если нарушения правил признаются
повсеместными, люди привыкают к этим нарушениям, которые постепенно легитимизируются и
сами становятся правилами. Если публично признать неизбежную субъективность ученых и
289
придать ей легитимный характер, узаконить их пристрастность, заинтересованность и т. д., нормы
и антинормы науки поменяются местами, и ее захлестнет вакханалия субъективности. Поэтому
мифы о науке - это полезные иллюзии, без которых ее мораль не могла бы существовать.
Так, может быть, вообще отказаться видеть истинное лицо науки ради сохранения этих "полезных
иллюзий"?
То, что произошло бы в этом случае, может быть проиллюстрировано с помощью аналогии между
социальным миром науки и психологическим миром человека. Официальные нормы науки - это ее
"сознание", а закулисная жизнь, отмеченная субъективностью и пристрастностью ученых, - ее
"бессознательное". Как и бессознательное отдельного человека, "бессознательное" науки является
вместилищем запретных инстинктов, желаний и намерений и поэтому подавляется сознанием. Но
одновременно оно - источник жизненной энергии, незаменимая форма мышления и основа
творчества. Отрицать, как это было до открытия 3. Фрейда, бессознательное, сводить всю
психическую жизнь человека к ее сознательным проявлениям означало бы лишиться возможности
понять человеческую психику, проникнуть в ее глубины, научиться лечить наиболее тяжелые
психические заболевания. Подобно этому отказаться признать "бессознательное" науки означало
бы лишиться возможности увидеть ее реальное лицо, скрытое под маской мифов о ней, познать
тайны научного творчества, научиться управлять им. "Бессознательное" науки, проявляющееся в
субъективности и пристрастности ученых, их эмоциональном отношении к изучаемому миру и
друг к другу, - это источник научного творчества, основа жизненной силы и продуктивности
науки.
Таким образом, все, с чем сталкивается исследователь, пытающийся понять, как организована
наука, имеет глубокий функциональный смысл. Рациональны и субъективность ученых, и
отрицающие ее мифы, и живучесть этих мифов в самосознании науки, и их разрушение ее
критической рефлексией. Но это - рациональность особого рода, к которой мышлению,
воспитанному на мифах о науке, предстоит долго привыкать,
Вместо заключения
