 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
время ужина, хозяин ввел гостя в залу, где была натянута узорная занавесь, и когда на стол подали
жаркое, из-за этой занавеси вышла женщина — самая красивая женщина, какую только можно
увидать на свете. Но волосы ее были острижены, а сама она была одета в черное, как одеваются
немки. После этого хозяин с упомянутым Бернажем вымыли руки, принесли воды этой даме, и она
вымыла руки и села в конце стола, не вымолвив ни слова; и с нею тоже никто не обмолвился словом.
Сеньор Бернаж внимательно рассмотрел ее, и показалось ему, что это одна из самых прекрасных
дам, когда-либо им виденных, хотя она была бледна лицом и вид ее был печален. Когда она немного
поела и попросила попить, слуга подал ей питье в необыкновенном сосуде — это был череп человека,
и отверстия в нем были заделаны серебром; прекрасная дама отпила из него два или три раза. Когда
она поужинала и вымыла руки, она сделала реверанс хозяину дома и вернулась обратно за занавесь,
не вымолвив ни слова. Бернаж был столь поражен увиденным, что стал задумчив и печален. Хозяин
замка заметил это и рассказал следующее. «Я вижу, что вы весьма удивлены тем, что увидели за
столом. Но видя честность, которую я встретил с вашей стороны, не хочу таить от вас, что тут
произошло, чтобы вы не подумали, что подобная во мне жестокость не имеет глубоких причин.
Дама, которую вы видели, — это моя жена, которую я возлюбил больше, чем когда-либо муж любил
свою жену, — настолько, что я женился на ней, позабыв всякий страх, так что привез ее сюда
против воли ее родителей. Она выказывала мне столько знаков любви, что я поставил бы на карту
десять тысяч жизней, чтобы ввести ее в свой дом для ее и моего удовольствия, и мы жили в таком
мире и согласии, что я считал себя самым счастливым мужем среди христиан. Но во время одного
путешествия, которое мне пришлось совершить, она настолько забыла о своей чести, разуме и
любви ко мне, что полюбила одного молодого дворянина, которого я выкормил в своем доме; и тогда
после моего возвращения подозрение вкралось в мою душу. Но любовь моя к ней была так велика, что
я не мог противостоять ей, пока случай не раскрыл мне глаза и я не увидел того, чего боялся пуще
смерти. Поэтому любовь, которую я к ней имел, обратилась в ярость и отчаяние, и я дошел до
того, что однажды, притворясь, что ухожу из дома, спрятался в комнате, где она живет ныне и
куда вскоре после моего мнимого отбытия она вошла и пригласила войти того молодого повесу, и он
вошел с чрезмерной вольностью, с какою входили туда лишь я и она. Но когда я увидел, что он
вознамерился залезть на кровать подле нее, я выскочил, схватил его под мышки и убил; а поскольку
преступление моей жены, казалось мне, столь велико, что смерти было бы недостаточно, чтобы ее
наказать, я назначил ей кару, которая, я думаю, ей тягостнее, чем смерть: я запер ее в комнате, где
она уединялась для величайших своих наслаждений, вместе с останками того, кого она любила
больше меня, и поместил в шкап все кости ее друга, подобно тому как украшают комнаты
драгоценными вещами. И наконец, чтобы она не потеряла о нем память, когда она пьет и ест за
столом передо мной, вместо кубка ей подают череп этого негодяя; таким образом, она видит
живым человека, которого сама сделала своим врагом, и мертвого от любви к ней друга, чью
дружбу она предпочла моей. Так что за обедом и ужином она видит две самые неприятные для нее
вещи: живого врага и мертвого друга, и все из-за своего греха. В условиях проживания я ей выделяю
такое же содержание, как и себе самому, единственное — она ходит остриженной, ибо красота
волос не подобает прелюбодеянию и не прикрывает бесстыдства; поэтому ей стригут голову,
показывая тем самым, что она потеряла честь, целомудрие и стыдливость. Если вы хотите ее
повидать, я вас туда проведу». Бернаж с охотою согласился, и оба они спустились вниз и там нашли
ее в очень красивой комнате, сидящую в одиночестве у огня. Хозяин замка отдернул занавеску перед
большим шкапом, и там были подвешены кости мертвеца. Бернажу очень захотелось поговорить с
прекрасной дамой, но он не посмел, боясь мужа. Однако тот, подметив это, молвил ему: «Если вы
желаете ей что-то сказать, вы увидите, какие речи она держит». Бернаж обратился к ней с
такими словами: «Мадам, если ваше терпение равновелико вашему мучению, я почту вас самой
счастливой женщиной мира». Прекрасная дама со слезами на глазах и величайшим смирением
ответила: «Месье, я признаю, что моя вина была столь велика, что вся боль наказания,
возложенного на меня хозяином дома (ибо я не осмеливаюсь называть его моим мужем), ничто для
меня по сравнению с раскаянием при мысли о том, как я его обидела». И, вы-молвя это, она горько
заплакала. Тут хозяин замка взял Бернажа за руку и увел его. На следующее утро Бернаж
отправился выполнять поручение, данное ему королем. Однако же, прощаясь с благородным
господином, он не удержался от таких слов: «Месье, мое расположение к вам, честь и добрый
прием, оказанные мне в вашем доме, побуждают меня вам сказать, что, мне кажется, видя великое
раскаяние вашей бедной жены, вы должны быть к ней милосердны; а поскольку вы молоды и у вас
нет детей, было бы весьма жаль потерять такой дом, как ваш, оставив его в наследство людям,
которые вас, быть может, вовсе не любят». Благородный господин, уже решивший никогда больше
