 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
формами: во-первых, тягой к общению с незнакомыми или малознакомыми людьми, во-
вторых, косвенными "публикациями" тайны. Раскольников болезненно стремится ко
всякой беседе, в которой возможно хоть косвенное, непрямое обсуждение его
преступления (наиболее показателен в этом отношении разговор с Заметовым в трактире).
Мы видим, что всякая попытка решения любого из конфликтов в конечном счете
ухудшала общее положение дел, давая росток нового конфликта, так что в итоге
образовалась многократно переплетенная конфликтная сеть, движение сознания в которой
только наводило дополнительное напряжение ее, усиливая страдания героя и все дальше
отодвигая реальный выход, действительное разрешение ситуации. В плоскости этой сети
выхода не было, жизненная задача была неразрешимой. Для того чтобы решить эту
жизненную апорию, пережить создавшуюся психологическую ситуацию, необходимо
было разомкнуть ее в какое-то другое измерение, вырваться из порочного круга
внутренних конфликтов.
Среди жизненных движений героя мы обнаруживаем особый ряд действий и ситуаций,
которые хотя бы на минуту излечивают его, зажигают в нем утраченный смысл
существования. Это акты служения людям. Самым знаменательным из них была помощь
семье умершего Мармеладова. Отдав все свои деньги и обещав назавтра зайти,
Раскольников, уходя, ощутил себя полным "одного, нового, необъятного ощущения вдруг
прихлынувшей полной и могучей жизни. Это ощущение могло походить на ощущение
приговоренного к смертной казни, которому вдруг и неожиданно объявляют прощение".
Но почему именно эти акты оказываются целительными для души Раскольникова?
Потому, очевидно, что они по своему смыслу и объективным психологическим
следствиям противостоят преступлению и шире – всему психологическому миру, в
который он был помещен преступлением. Конкретно: убийству и грабежу противостоит
нечто прямо противоположное – милосердие и милостыня. В одном случае – корыстное
отнятие, в другом – бескорыстный дар. В одном случае другой человек – средство, в
другом – цель. В первом случае единственная безусловная ценность, и вообще подлинная
реальность – это Я сам: Я утверждает ее вне отношения к Другому, отъединяет себя от
всего и всех; во втором ценностный акцент перенесен на Другого. Эмоциональный строй
первого действия – злоба, ненависть и пр., второго – любовь. Такова противоположность
внутреннего смыслового состава этих действий. Не менее важна и противоположность их
последствий. Преступление, объективно отъединяя преступника от людей, еще и
утаивается им и поэтому связано со стремлением еще более отгородиться, замкнуться
(Раскольников не раз выражает желание остаться один); дар, наоборот, открывает
человека навстречу Другому, вызывает благодарность с его стороны, а любовь и
благодарность со стороны Другого и их внешние выражения – объятие и поцелуй, есть то,
что извне оцельняет, ценностно утверждает Я, придает ему действительность и жизнь
(ср.: 23, с.39). Поленька, догнав Раскольникова, обнимает его и обещает молиться о нем.
"Через пять минут он стоял на мосту ровно на том самом месте, с которого давеча
бросилась женщина. "Довольно! – произнес он решительно и торжественно, – прочь
миражи, прочь напускные страхи, прочь привидения!... Есть жизнь!"
Служение людям приводит, таким образом, к утверждению жизни, к переходу от
преобладавшего в сознании Раскольникова после преступления ощущения смерти
(суицидальные намерения, отождествления своей комнаты с гробом и т.д.) к
переживанию* полноты и ценности жизни, или, иначе говоря, мы имеем здесь переход от
ситуации психологической невозможности жизни к ситуации возможности ее. В еще
более чистом виде этот переход проявился до сцены с Поленькой. После одного из актов
служения Раскольников вдруг вспоминает, что где-то читал, "как один приговоренный к
смерти, за час до смерти, говорит или думает, что если бы пришлось ему жить где-нибудь
