 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
время звучит — «если бы не они». Желание жить носит не гедонистический, а скорее интеллектуальный
характер. Она умом хочет жить, надеясь на лучшее.] Эта расщепленность реагирования пугала меня, как
оказалось, не зря. Света сообщает, что, хоть внутри пусто и больно, она умом понимает, что это не мир
сгорел, а только в ней погасли краски, она надеется на просвет в будущем. Я уезжаю на несколько дней,
приезжаю и узнаю, что она наглоталась таблеток. Ничего страшного не произошло, все окончилось
долгим сном, но мне стало не по себе. А дело было так: мучительно ощущала свое одиночество, Оли
рядом нет, если бы мне позвонить — но и меня нет. Сидит одна в квартире (сестра на работе), взгляд
падает на пузырек с таблетками, и вдруг мысль: «А не выпить ли их?» И вот в ясном сознании, но как-то
механически начинает глотать таблетку за таблеткой. Это происходит как бы помимо ее воли. [В этом
«мимоволии» можно усмотреть зачатки кататонических нарушений.] При этом не было борьбы мотивов,
не было настоящего сужения сознания, так как она помнила об Оле, о своем желании отомстить, о
страхе потерять жизнь. Я расспросил ее обо всем этом и, испугавшись, «задавил» нейролептиками и
антидепрессантами. И как всегда с ней бывало на высших дозах нейролептиков, из памяти выпал этот
период времени. Она говорит, что по той же причине не помнит многого из того, что было в
больницах. Нельзя исключить, что она просто не хочет вспоминать об ужасных для себя вещах.
Клинический анализ
1. На фоне других больных с бредом преследования Света представляется мне достаточно
сохранной. Нет в ней душевной опустошенности, свойственной дефектным больным. Отчасти эта
сохранность объясняется поздней манифестацией психоза (в возрасте около 40 лет). До психоза
отмечались полиморфные неврозоподобные расстройства, своеобразие личностных реакций с легким
оттенком разлаженности.
Еще и сейчас она бывает оживленной, чувствуется в ней индивидуальность. Ее душевная
измененность видится в глубоком, напряженном, колючем взгляде даже в беседе с человеком, к
которому благожелательна, в манерной жестикуляции руками с вычурными движениями тонких
пальцев, в некоторой отрешенности при внешней оживленности. При внутренней мягкости нет в ней
душевной теплоты, в которой можно было бы расслабиться и погреться, да и сама эта мягкость
относительна, так как из нее торчат капризные иголки, на которые можно неожиданно наткнуться. Ее
порой весьма меткие, психологические наблюдения уживаются с беспомощностью мысли в совершенно
простых вещах. С ее тонким душевным устройством вдруг неожиданно дисгармонирует громкий
скандированный смех, в котором иногда слышится что-то лошадиное. Болезненное беспокойство
интеллигента (не обидела ли в чем человека) сосуществует с душевной подслеповатостью,
эгоцентризмом претензий. Так, в гостях не замечает, что всех перебивает, спорит не слушая возражений,
а потом обижается, что кого-то другого признали правым. Даже в самые черные дни, когда, по ее
словам, «жить нечем», способна ярко красить губы, не забыть про духи и увлеченно обсуждать с моей
женой проблему зацепок на своей юбке. Не считая себя больной, регулярно ходит в диспансер ко мне,
психиатру, не думая о том, что отрывает мое время у настоящих больных, не предлагает встречаться во
внерабочее время. С годами все больше ощущается в ней разлаженная беспомощность, в ее облике,
походке чувствуется какая-то вялость и сломленность. Для глаза психиатра все отчетливей проступает
«деревянность» в эмоциональной ткани ее переживаний. Без сомнения,
накопленный до болезни
психический потенциал противостоит ее душевному угасанию.
2. Бред больной во многом застрял на уровне бредового восприятия и не идет ни вперед ни
назад. Творятся безобразия, ей вредят, она ищет точку зрения, с которой все происходящее виделось бы
стройным и понятным, но не находит. Нет системы, располагающей все по полочкам-объяснениям, нет
законченной кристаллизации. Она переживает дискомфорт тревожной неопределенности. В какой-то
мере это говорит о ее интеллектуальной сохранности: ей не хватает паралогической некритичности,
чтобы окончательно убедиться в чем-либо. Ее мышление слишком подвижно в своих суставах, чтобы
застыть в костяке однозначного убеждения. Многие больные в подобной ситуации быстро приходят к
выводу, что виноват КГБ, или масоны, или евреи, или кто-то еще. Это отсутствие ригидной системы
позволяет мне пластично работать с ее бредом. При наличии четкой системы она бы не тянулась ко мне
за объяснениями, а сама бы всем все объясняла. Долгое время она искала людей, которые могли бы ей
