 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
все объяснить. В поисках таких людей попадала в приключения, которые еще больше все запутывали.
Этот поиск человека-объяснителя и приводит Свету к психотерапевту.
3. У Светы отсутствует симптоматика, берущая в полновластие личность. Патологический мир,
наваливаясь на нее, оставляет ей частичную свободу, а ведь других больных болезнь так хватает за
горло, что ни о какой свободе говорить не приходится, например, в случае развернутого синдрома
Кандинского—Клерамбо или при кататонии. На мою же больную в большей степени действуют
опосредованно (через что-то). Насильственные мысли и настроения (это у нее мало выражено) не
имеют силы непреодолимого императива. У нее остается возможность пользоваться своим умом и
телом, и это благоприятствует психотерапии.
4. Больная не погрузилась полностью в психоз (как бывает, например, в онейроиде), ее мир
условно можно разделить на два плана: первый план — болезнь, второй — обычные переживания. Она
живет как бы одновременно в двух этих планах. Бесценно для психотерапевта то, что вне ее «ситуации»
мир движется по обычной колее. Она способна все, не относящееся к ее «ситуации», более-менее
правильно обобщать; конечно, и сюда, во второй план, доносятся отголоски бреда, но это не разрушает
второго плана. Создается возможность «психотерапевтической матрешки»:
можно научить больную
жить так, что первый план будет внутри второго, здорового, а не наоборот.
5. Недоступная бредовая тайна чужда ее личности. Никогда ее не интересовали тайны злодейских
группировок. «Это вынужденный интерес, — десятки раз повторяет больная. — Зачем мне это?
Ненужно, неинтересно, чуждо». А ведь некоторые больные с энтузиазмом разбираются в своем психозе,
даже испытывая при этом вдохновенную приподнятость, особенно если они приходят к идеям величия
(наиболее выразительно это происходит при парафренных состояниях). Примером может служить Карл
Юнг. Его мягкий парафренный психоз в известном смысле был подарком для психоаналитической
науки. Разбираясь в своем состоянии (обязанность психоаналитика), он создал гениальную
аналитическую психологию. Психоз может обострять, драматизировать творчество, и если больной
истинно талантлив, то психоз обретает высокое звучание, и его значение выходит за рамки
медицинской науки. Стремление к кристаллизации бреда не только успокаивает больного, но может
приводить к популярным у социума результатам («Роза Мира» Даниила Андреева). Надвигающийся
психоз может распалять творческую силу, как у Ницше. В тех случаях, где бредовая ситуация не ломает
прежний жизненный путь человека, она может стать сферой профессионального самовыражения.
Наиболее выгодное положение у художников и литераторов, ибо эти виды искусства великолепно
ассимилируют психотические переживания, причем у профессионалов и ассимиляция будет
профессиональной. Люди же практических профессий: хирурги, строители, адвокаты, коммерсанты,
военные и т. д. — не могут ассимилировать психоз в своей деятельности, а в сфере искусства они, как
правило, малоталантливы — вот и остаются они не вписанными в социум, если, конечно, не займутся
какой-нибудь паранаучной деятельностью типа целительства или колдовства, способности и желание
заниматься которыми могут стимулироваться шизофреническими переживаниями. Иногда, даже меняя
жизненный путь, шизофрения может приветствоваться больным. Это те самые случаи «второй жизни»
при шизофрении, когда пациент благодарен болезни, которая хоть и меняет кардинально его личность,
стиль и уклад жизни, но оценивается как благодатное событие. По контрасту с вышеописанным видно,
как неблагоприятно дело у Светы: психоз оценивается негативно, ассимилировать бредовые
переживания в свое творчество она не может. Тем более что ситуацию понимает сугубо практически:
следует найти и наказать преследователей. Она, как больная, не может не интересоваться своим бредом,
но содержание его не соответствует ее ценностным ориентирам, не может стать смыслом жизни.
Налицо дихотомия, что порождает и дихотомичность психотерапевтических усилий: помогая больной
разобраться в бредовых переживаниях, нужно одновременно помочь ей реализовать прежние
жизненные ценности: работу, воспитание дочери, отношения с людьми, творчество на досуге, любовь к
духовным размышлениям.
6. Ни у одного больного я не видел такого ужаса перед психиатрическими больницами.
Психотерапия родилась именно как попытка избежать госпитализации. Главным рычагом тут была
способность больной к диссимуляции, которой она плохо пользовалась. Диссимуляция — это внешнее
отречение от выражения своих мыслей и чувств, то есть не истинная критичность, а притворство. Но
для такого притворства, для лишения себя права на аутентичное самовыражение нужен настоящий
