 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
беззвучнее. В то же время, средне-синий, по Кандинскому, символизирует звук флейты,
темно-синий — виолончель, а наиболее углубленный — орган.
Из смешивания желтого и синего рождается зеленая краска. В ней как бы сокрыты,
парализованы силы желтого и синего. Это самая покойная краска. Здесь нет движения, нет
звучания, — ни радости, ни печали, ни страсти. Зеленый цвет никуда не зовет.
Благотворно действует на уставшего человека, но может и быстро прискучить (ср.
выражение «тоска зеленая»). Главное значение абсолютно зеленого — пассивность. В
духе политической символики, Кандинский связывает зеленый с буржуазией (пассивной,
обывательской ее частью). Зеленый — это нечто «жирное» и самодовольное. Как главный
тон лета, зеленый — символ природы, погруженной в самодовольный покой. При
добавлении желтого, зеленый оживляется, становится «моложе, веселее». И, наоборот,
вместе с синим он приобретает серьезность, вдумчивость. При усветлении (добавлении
белого) или утемнении (черного) зеленый «сохраняет свой элементарный характер
равнодушия и покоя» (с. 48). Белый усиливает аспект «равнодушия», а черный —
«покоя». Средние тона скрипки, по Кандинскому, выражаются зеленым цветом.
Белый для Кандинского — символ мира, где исчезли все краски, все материальные
свойства и субстанции. Этот мир стоит так высоко над человеком, что ни один звук не
доходит оттуда. Белый — это великое молчание, холодная, бесконечная стена,
музыкальная пауза, временное, но не окончательное завершение. Это молчание не мертво,
но полно возможностей и может быть понято как «ничто», предшествующее началу и
рождению (ср. значение белого у Ндембу, как символа нового рождения).
В отличие от белого, черный — «ничто» без возможностей, мертвое ничто, вечное
молчание без будущего, законченная пауза и развитие. За этим следует рождение нового
мира. Черный — окончание, погасший костер, нечто бездвижное, как труп, молчание тела
после смерти, самая беззвучная краска.
Белые одежды выражают чистую радость и непорочную чистоту, а черные —
величайшую, глубочайшую печаль и смерть. Белый и черный находят (как и желтый с
синим) равновесие между собой в сером. Это также беззвучная и бездвижная краска.
Кандинский называет серый «безутешной неподвижностью». Особенно это касается
темно-серого, который действует еще более безутешно и удушающе.
Говоря о красном, Кандинский характеризует его, как живой, жизненный, беспокойный
цвет, но, в отличие желтого, не легкомысленный. Красный выражает мужественную
зрелость, силу, энергию, решимость, триумф, радость (особенно светло-красный) и ему
соответствует звук фанфар. Киноварь — равномерно пламенеющая страсть, уверенная в
себе сила, «пылает» внутри себя. Здесь нет безумия желтого. Цвет, особо любимый
народом. Углубление красного приводит к снижению его активности. Но остается
внутренняя раскаленность, предчувствие будущей активности.
Охлажденный красный — фиолетовый, характеризуется Кандинским как болезненный
звук, нечто погашенное и печальное, и связывается со звучанием фагота и свирели.
Соединение красного с желтым (оранжевый) сохраняет серьезность красного.
Красный с зеленым и фиолетовый с оранжевым составляют третью и четвертую цветовые
пары, вслед за желтым — синим и белым с черным.
В другой своей книге «Текст художника. Ступени» (1918) Кандинский связывает свой
