 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
люсь мифом о самом себе... Да разве все происходящее теперь — не миф? Я спешу на
свидание; кто я, что я — не имеет значения; все конечное, временное исчезло, остается
вечное... Поезжай же, насмерть загони лошадей, пусть они рухнут оземь у крыльца — только
не медли ни одной секунды, пока мы не на месте!" (с. 222).
Только одна ночь — и все кончено: "Я не желаю более видеть ее". Она отдала все, она
погибла, как гибнут многочисленные героини-девы греческой мифологии, превращаясь в
цветы и в этой второй участи обретая странную растительную и замогильную прелесть, отго-
лосок обольстительной прелести их первой судьбы. Но, как жестоко замечает киркегоровский
обольститель, "минули давно те времена, когда обманутая девушка могла превратиться с горя
в гелиотроп" (с.233). Еще более жестоко и довольно-таки неожиданно другое замечание:
"Будь я божеством, я сделал бы для нее то, что Нептун для одной нимфы, — превратил бы ее
в мужчину". Это равнозначно утверждению, что женщина не существует. Существуют только
девушка и мужчина, одна благодаря возвышенности своего состояния, другой в силу своей
способности погубить ее.
Но мифическая страсть обольщения не перестает быть ироничной. Ее венчает последняя
меланхолическая черточка: обстановка дома, которая послужит декорацией для любовной
сцены. Момент подвешенности, в которой собраны обольстителем все разрозненные черты
его стратегии, и он созерцает их словно перед
207
