 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
шего, знакомо это зрелище ритуала — это зрелище жестокости. И в игре есть кое-что от этой
жестокости. Реальность рядом с нею кажется просто сентиментальной. В сравнении с этими
чистыми формами повторения все сентиментально — истина, даже Закон.
Закону противостоит не свобода, но правило; так же и причинности противостоит не
индетерминация, но обязательство — не линейное сцепление и не какое-то там расцепление
(романтический бред сошедшей с катушек причинности), но обратимое сцепление, которое,
неумолимо захватывая один знак за другим, свершает свой цикл (вспомним обмен браслетами
и ракушками у полинезийцев), обходя стороной начало и опуская конец. Цикл обязательств
— не код. Мы смешиваем обязательство в строгом, ритуальном, незапамятном смысле слова,
который оно имеет в циклическом коловращении людей и вещей, с обезличенным
принуждением законов и кодов, правящих нами под обратным знаком свободы.
В чистом номадическом случае Дел¸за, в его "идеальной игре" налицо лишь полная
диссоциация и лопнувшая причинность. Но не слишком ли большая натяжка — отсекать игру
от ее правила с целью выделить некую радикальную, утопическую форму игры? С той же
натяжкой, или с той же легкостью, случай отсекается от того, что его определяет, — от
объективного вычисления серий и вероятностей, становясь лейтмотивом идеальной
индетерминации, идеального желания, образованного бесконечной случайностью
неисчислимых се-
259
