 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
просто реального осталось не так много, чтобы еще отвлекать его куда-то, "совращать" —
быть может, и истина неистребима по той простой причине, что ее слишком мало), — речь
даже не идет о совращении невинности и добродетели (для этого уже недостаточно ни нрав-
ственности, ни извращенности) — сегодня остается лишь обольщение... ради обольщения?
"Соблазните меня". "Дайте-ка мне вас соблазнить". Обольщение — то, что остается, когда
ставки — все ставки — взяты назад. Уже не насилие над смыслом или его молчаливая
экстерминация, но та форма, которая остается у языка, когда ему нечего больше сказать. Уже
не головокружительная утрата, но лишь толика удовлетворения, которым носители языка
вяло насыщают друг друга в релаксированном социальном отношении. "Соблазните меня".
"Дайте-ка мне вас соблазнить".
В этом смысле обольщение проникает повсюду, украдкой или в открытую, сливаясь с
эмбиентом, с вещанием, с простым и чистым обменом. Оно в отношениях учителя и ученика
(я тебя соблазняю, ты меня соблазняешь, делать-то больше нечего), психоаналитика и па-
циента, политика и избирателей, соблазн власти (ах, соблазн власти и власть соблазна!) и т.д.
Еще иезуиты прославились своим умением использовать обольщение в религиозных
формах: в результате людские толпы, уступившие мирскому, эстетическому соблазну
барокко, были возвращены в лоно римско-католической церкви, а власть имущие, через
женщин и
302
