 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
53
что, когда терапевт пытается решать за пациента (или подсказывает ему решение), это
подразумевает, что последний не мог (и никогда не сможет) справиться с ней самостоятельно, и
чем больше терапевт демонстрирует (таким образом), что его клиент бессилен что-либо сделать
сам, тем больше укрепляется чувство его беспомощности. Однако это не имеет ничего общего с
теми ситуациями, когда терапевт предоставляет психологическую поддержку, сочувствие и дает
«подпитку» пациенту из ресурсов собственной личности. Но всегда нужно помнить, что эти
ресурсы не безграничны. Мы можем помочь только тем, кому можем помочь. Терапевт,
уверенный в том, что может помочь всем, вне сомнения, страдает «комплексом Спасителя» и сам
нуждается в терапии.
Работа с посттравматическими состояниями чрезвычайно сложна. Трагические истории
пациентов неизбежно вызывают интенсивный эмоциональный отклик, даже если терапевт
профессионально контролирует его в процессе сессий. Но вне сессий нередко появляется чувство
отчаяния, ощущение бессилия, невозможности помочь пациенту или защитить его и даже
переживание вины за то, что самому терапевту не довелось испытать таких ужасных потрясений.
На этом фоне вполне возможно возникновение у специалиста «вторгающихся воспоминаний» о
событиях, участником которых он не был, а также неприятных и кошмарных сновидений,
являющихся безусловным свидетельством опосредованной травматизации, профессионального
переутомления и грядущего профессионального сгорания. Как правило, в последующем к этому
присоединяются искаженные контртрансферные реакции, в которые постепенно вовлекается
собственный травматический или иной личный опыт терапевта, что делает терапию заведомо
обреченной на неудачу. И это будет уже косвенным показанием не только к супервизиям, но и к
повторной собственной терапии. По непонятным причинам в нашей среде чрезвычайно
распространен комплекс всемогущества, и мной не раз наблюдались ситуации, когда терапевт
предпочитает сделать несколько шагов вниз по лестнице профессионализма (вплоть до
периодических запоев и даже наркотизации), чем обратиться за помощью к коллеге. Это
огромный недостаток нашей цеховой культуры.
Есть ли меры профилактики? В первую очередь: регулярные супервизии и отторжение (таким
образом) травматического опыта. Второе — это постоянная взаимная поддержка в
профессиональной среде на уровне обычных человеческих отношений. Увы, здесь также не все
так уж ладно, и я уже писал об этом, констатируя, что те негативные эмоции и отношения и все
иное, что по каплям сочится в наших кабинетах, нередко мутным потоком выливается в кулуары
ординаторских и терапевтических конференций. Третье — разумное ограничение количества
пациентов, особенно с психическими травмами, принимаемых одновременно. У каждого есть свой
«порог» переносимости, но в целом, как показывает опыт, если терапевт принимает более 6
пациентов в день, нужно подумать, чего здесь больше — профессиональной вовлеченности,
«невротического бегства в работу» или обычной человеческой жадности (конечно, это не
относится к работе в очагах массовых психических травм, где прием всегда бывает более
интенсивным, а сессии — короче, но и в этих случаях 10 пациентов в день в течение не более 3
дней должны быть пределом, затем день отдыха, и общий срок такой работы целесообразно
ограничивать максимум 3 неделями с последующей реабилитацией специалистов).
Самостоятельным фактором является поддержание границ между профессиональной
деятельностью и личной жизнью терапевта. Это многогранный аспект, включающий в себя
территориальное разделение места приема пациентов и места проживания (в том числе при работе
в очагах массовой психической травмы), приоритеты межличностных, семейных и супружеских
отношений над профессиональными (и в этом смысле всегда лучше, когда в семье только один
терапевт и в ней есть другие темы для совместных обсуждений, занятий или хобби), постоянно
тренируемая способность к переключению внимания и стимуляция конкурентных эмоций (в том
числе в процессе общения с природой, кратких, но регулярных путешествий и поездок, посещения
выставок, вернисажей, театров, кино и т. д.). Возможно, кому-то это покажется кощунственным,
но даже после боевых операций с массовыми потерями мы рекомендовали командирам устраивать
просмотры комедийных фильмов для оставшихся в живых. И уже через некоторое время после
начала фильма люди, которые всего несколько минут назад боялись взглянуть друг другу в глаза
от бесконечной печали и вины за то, что выжили, начинали падать на пол от неудержимого
хохота. Конечно, это было аффективным, но все-таки — отреагированием. Я надеюсь, все поймут,
что в данном случае это приводится в качестве варианта эмоциональной разрядки для
