многое еще нужно обсудить, объяснить и доказать. Только тогда мы могли бы
надежно гарантировать интерес к этому чисто историческому исследованию. Было
бы чрезвычайно соблазнительно воспользоваться частным случаем еврейской
истории, чтобы попытаться понять, в чем по существу состоит скрытая природа
традиции и что обуславливает ее странную власть над умами, насколько нелепо
отрицать личное влияние отдельных великих людей на ход исторических событий,
каким упрощением грандиозного многообразия человеческой жизни было бы
сводить все движущие мотивы людей исключительно к материальным потребностям,
откуда берется сила, с которой определенные идеи, в особенности религиозные,
подчиняют себе отдельных людей и целые народы. Такое продолжение нашего
очерка можно было бы связать с положениями, выдвинутыми четверть века назад
в моей книге "Тотем и табу". Но я вряд ли могу и дальше рассчитывать на свои
силы.
Часть 3. МОИСЕЙ, ЕГО НАРОД И МОНОТЕИСТИЧЕСКАЯ РЕЛИГИЯ
Первое предисловие
(написанное не позднее марта 1938 года в Вене)
С дерзостью человека, которому почти или совсем нечего терять, я
намереваюсь вторично нарушить вполне обоснованное решение и продолжить два
первых эссе о Моисее этим заключением, от публикации которого до сих пор
воздерживался. В конце своего последнего эссе я писал, что, вряд ли могу и
дальше рассчитывать на свои силы. Я имел в виду, разумеется, спад творческих
способностей, сопровождающий старость, - но было и другое препятствие. Мы
живем в примечательные времена. Мы с удивлением видим, что прогресс вступил
в союз с варварством. В Советской России была сделана попытка удушить жизнь
миллионов людей, доселе живших под гнетом. Власти оказались достаточно реши
тельными, чтобы лишить их религиозного транквилизатора, и достаточно умны,
чтобы дать им разумную меру сексуальной свободы. Но при этом они подвергли
своих граждан самому жесточайшему насилию и отняли у них всякую возможность
свободы мысли. Итальянцев сегодня приучают к порядку и чувству долга с той
же варварской жестокостью. Поистине тяжесть сваливается с сердца, когда хоть
на примере немецкого народа видишь, что этот возврат к доисторическому
варварству может происходить и вне связи с идеей прогресса. Как бы то ни
было, события развиваются так, что сегодня консервативные демократии, да,
пожалуй - как ни странно - католическая церковь остались единственными
защитниками культурного прогресса. Та самая католическая церковь, которая до
сих пор была неумолимым врагом всякой свободы мысли и решительно
отказывалась признать, что нашим миром правит стремление к поиску истины!
Мы живем в католической стране, живем под защитой этой церкви, не зная,
насколько хватит этой защиты. Но пока ее хватает, я, естественно, не решаюсь
сделать что-либо такое, что возбудит враждебность этой церкви. Не из
трусости, а из осторожности; новый враг (национал-социализм. - Прим.
переводчика), которому я не хотел бы способствовать чем бы то ни было, куда
опаснее старого, с которым мы уже научились жить в мире. Более того,
психоаналитические исследования давно возбуждают подозрительность
католицизма. Не буду утверждать, что эта подозрительность необоснованна.
Коль скоро наши исследования ведут к признанию религии неврозом человечества
и к объяснению ее грандиозной власти над людьми тем же механизмом, что
власть навязчивого невроза над больными, не приходится сомневаться, что это
вызывает сильнейшее недовольство властей предержащих в нашей стране. Дело не
в том, будто я намерен сказать нечто новое, чего еще не высказал за
последнюю четверть века. Но сказанное, увы, забыто, и потому я считаю
полезным повторить это снова и проиллюстрировать на типичном примере
возникновения одной конкретной религии. Не исключено, что это повлечет за
собой запрет на психоанализ. Такие резкие меры подавления ни в коей мере не
чужды католической церкви; она даже расценивает как покушение на свои
прерогативы, когда другие прибегают к таким же мерам. Увы, психоанализ,
повсеместно распространившийся за время моей долгой жизни, все еще не нашел
|