 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
отождествление с отцом, которое он утратил бы, растворившись в безымянной
группе. Если такие лидеры-искупители в первобытные времена не появлялись,
значит, Христос является всего лишь порождением неосуществленной
фантастической мечты; если же эта мечта - отголосок прадавних, происходивших
в реальность' событий, то Христос - их наследник и воплощение. Для нас,
однако* несущественно, имеем мы здесь дело с фантазией или возвращением
забытой реальности; в любом случае, мы видим тут зарождение концепции героя
- того, кто восстает против отца и под тем или иным прикрытием убивает его.
(Эрнест Джонс обратил мое внимание на возможность того, что бог Митра,
убивающий Быка, представляет собой такого вождя, символически прославляющего
свое деяние. Известно, как упорно митраизм боролся за первенство с
христианством.) Здесь мы видим также источник "трагической вины" героя
греческой драмы - вины, которую трудно обнаружить в других великих творениях
древнего искусства. Вряд ли можно сомневаться, что в греческих трагедиях
герой и хор представляют именно этого героического бунтаря и орду его
братьев, и не случайно возрождение театра в средние века началось именно с
представления Страстей Христовых.
Я уже упоминал, что христианская церемония причастия повторяет
содержание давнего тотемного пиршества; но она повторяет его только в смысле
любви и обожания, а не в его агрессивном плане. Однако амбивалентность
отношений отца и сына полностью проявляется в суммарном результате
религиозных нововведений Павла. Предназначенные умилостивить Бога-Отца, они
завершаются Его свержением и отбрасыванием. Религия Моисея была религией
Отца; христианство стало религией Сына. Прежний Бог, Отец, перешел на второе
место; Христос, его Сын, заместил его, как некогда, в далекие темные
времена, всякий сын хотел заместить родителя. Желая обновить еврейскую
религию, Павел, в сущности, отверг ее. Своим успехом на этом пути он был,
несомненно, обязан тому, что с помощью доктрины спасения ублаготворил алчный
призрак вины. К тому же он отказался от еврейской идеи избранного народа и
зримого признака этой избранности - обрезания. Благодаря этому новая религия
стала всеобщей, универсальной. И хотя этот шаг мог быть продиктован всего
лишь желанием Павла сквитаться с противниками его новшеств среди евреев, тем
не менее, одна из характеристик прежней религии Атона (универсальность) была
возрождена; было отброшено ограничение, наложенное на нее при переходе к
новому носителю, евреям. В определенном смысле новая религия была шагом
назад по сравнению с прежней еврейской доктриной; так происходит всегда,
когда новые массы людей более низкого культурного уровня вторгаются или
допускаются в старую культуру. Христианство не дотягивало до тех вершин
духовности, к которым поднялась еврейская религия. Оно не было чисто
монотеистическим; оно заимствовало у окружающих народов многочисленные
символические ритуалы, возродило богиню-мать и допустило множество
политеистических божков - хотя и в подчиненной роли, но весьма легко
распознаваемых. И сверх всего оно не было ограждено, в отличие от религии
Атона и последующей моисеевой религии, от проникновения всевозможных
магических и мистических элементов, которые весьма затруднили духовное
развитие в последующие два тысячелетия.
Триумф христианства был повторением победы жрецов Амона над богом
Эхнатона, только с перерывом на полторы тысячи лет и на гораздо большем
пространстве. И, тем не менее, христианство обозначило также определенный
прогресс в истории религии - в смысле возвращения некогда вытесненного,
"истинного" ее содержания. С этого момента еврейская религия превратилась,
так сказать, в окаменелость.
Стоило бы попытаться понять, почему монотеистическая идея произвела
такое глубокое впечатление именно на еврейский народ и по какой причине он
так неотрывно к ней прилепился. Я думаю, что на этот вопрос можно ответить.
Великое деяние - и злодеяние - первобытных времен, убийство Отца, было
приписано евреям, потому что судьба распорядилась так, что они воспроизвели
его в виде убийства Моисея, этого их "отцовского суррогата". То был типичный
образчик "реального воспроизведения" вместо "мысленного припоминания",
довольно часто встречающийся также в практике индивидуального психоанализа.
Но евреи ответили на доктрину Моисея (которая должна была бы послужить для
