 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
вокруг первобытного Отца, содержала и другие элементы, которые вернулись в
коллективную память вместе с самим Отцом, воплощенным в фигуре Единого бога.
Эти элементы не могли быть включены в Моисееву религию, но они вошли в
сознание, и в результате среди всех средиземноморских народов того времени,
ставших свидетелями "возвращения Отца", широко разлилось тревожное и
мучительное чувство некой вины, порождавшей предчувствие надвигающейся беды,
подлинной причины которой никто не понимал. Современная история говорит об
"одряхлении" античной культуры. Я готов согласиться, что такое одряхление
тоже играло определенную роль в ряду причин, породивших чувство удрученности
и потребность избавиться от него, господствовавшие тогда среди людей.
Избавление это пришло опять-таки от евреев. Хотя сырье для спасительной идеи
вполне можно было почерпнуть из разных (в том числе греческих) источников,
потребовался, тем не менее, чисто еврейский ум - Саула из Тарсиса, которого
в римском гражданстве звали Павлом, - чтобы забрезжило понимание: "Мы
несчастливы потому, что некогда убили Отца (то есть бога)" Теперь нам
совершенно ясно, почему путь к избавлению должен был предстать Павлу именно
и только в иллюзорной форме, которая и запечатлелась в якобы полученном им
благовестии: "Мы можем избавиться от всякой вины, если один из нас отдаст
жизнь в ее искупление". В этой формулировке убийство Отца, как источник
вины, не упоминалось (речь шла, скорее, о туманном "первородном грехе"), но
понятно, что преступление, которое под силу искупить только жертвенной
смертью, может быть лишь убийством. Дополнительную связь между религиозной
иллюзией (искупление "первородного греха") и исторической истиной
(искупление убийства Отца) помог установить второй тезис Павла, - что
ритуальной жертвой был "Сын бога". Вернувшиеся в коллективную память
воспоминания об исторической действительности первобытного прошлого придали
новой вере необычайную психологическую убедительность, то есть все
достоинства "Истины"; это помогло ей преодолеть все препятствия на своем
пути; а взамен восхитительного еврейского чувства избранности она могла
предложить людям освобождение от амбивалентности через веру в искупление
своего греха перед Отцом с помощью жертвы Сына.
"Первородный грех" и его искупление с помощью жертвенной смерти стали
основами новой религиозной системы, созданной Павлом. Вопрос. существовал ли
реально инициатор убийства первобытного Отца, некогда поднявший и
возглавивший восстание сыновей против него; или эта фигура была лишь позднее
создана воображением какого-либо древнего сказителя, отождествившего себя с
этим вымышленным героем, нам придется оставить, видимо, без ответа. После
того, как христианская доктрина прорвала границы иудаизма, она включила в
себя элементы из многочисленных других источников, восприняла детали других
средиземноморских ритуалов и отказалась от многих черт чистого монотеизма.
Казалось, будто древний Египет восстал из пепла, чтобы отомстить наследникам
Эхнатона. Примечателен, однако, способ, которым новая религия преобразовала
древнюю амбивалентность отношений отца и сына. Разумеется, ее основная идея
сводилась к примирению с богом-Отцом - за счет "искупления" совершенного
против него преступления; но изнанка этих отношений, то есть неустранимый
аспект соперничества с Отцом, тоже нашла в ней свое выражение, воплотившись
в фигуре Сына, который взял грех на свои плечи. В результате Сын стал Богом
рядом с Отцом, а по существу - вместо Отца. Будучи первоначально религией
Отца, христианство постепенно превратилось в религию Сына. Своего изначально
завещанного ей историей предназначения - свергнуть Отца - оно не смогло
избежать.
Лишь часть еврейского народа приняла новую доктрину. Те, кто отверг ее,
до сих пор называются евреями. Этим решением они еще более резко, чем
раньше, отделили себя от остального мира. Им пришлось услышать от нового
религиозного сообщества (которое, помимо обратившихся евреев, включало
египтян, греков, сирийцев, римлян, а под конец и тевтонов) обвинения в том,
что они, евреи, убили нового бога. В действительности в своей очищенной от
бессознательных искажений форме это обвинение должно было бы звучать так:
"Они не хотят признать, что некогда участвовали в убийстве Отца, тогда как
мы это признали и, принеся в жертву Сына, очистились от греха". В такой
форме легче увидеть, какая правда стоит за этим обвинением. Почему евреи не
захотели участвовать в том прогрессе, который начался с этого, пусть и
