 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
как племена и народы объединяются во все более широкие коллективы, их
божества тоже организуются в семьи и иерархии. Часто одно из них возвышается
до уровня повелителя всех других богов. Естественный следующий шаг -
поклонение одному-единственному богу - совершается поначалу нерешительно и
на ощупь, пока, в конце концов, не складывается решение передать всю власть
одному богу и не терпеть больше рядом с ним никаких других. Но это решение
восстанавливает - в облике единого бога - все величие первобытного Отца;
поэтому по отношению к этому богу люди снова ощущают те эмоции, которые их
предки некогда ощущали по отношению к первобытному Вожаку орды - трепет и
страх. Вот почему первым результатом воссоединения с тем, кого люди так
давно утратили и так долго искали, становится экстатическое ошеломление - в
точности, как это описано в истории дарования Закона на горе Синай.
Трепетный восторг, молитвенное преклонение и бурная благодарность за вновь
обещанное покровительство - религия Моисея поначалу знает только эти,
позитивные чувства по отношению к божественному Отцу. Убежденность евреев в
Его всесилии, их подчинение Его воле были на первой стадии столь же
абсолютны, как у беспомощного, угнетенного сына по отношению к отцу-вожаку в
первобытной орде; и действительно, эти эмоции можно полностью понять, только
предположив, что народ снова обратился в примитивную и инфантильную орду.
Инфантильные эмоции вообще намного сильнее и неистощимо глубже, чем чувства
взрослых; только религиозный экстаз способен возродить эту интенсивность.
Таким образом, перенос молитвенного преклонения на Единого бога был попросту
естественной первой реакцией на возрождение Великого Отца.
С этого момента дальнейшее направление развития этой отцовской религии
было предопределено навсегда, - но само развитие еще не закончилось. Ведь
суть отношений между отцом и сыном - в их амбивалентности; поэтому с ходом
времени у евреев неизбежно должна была возникнуть такая же враждебность к
своему богу, какая в первобытные времена побудила сыновей убить своего отца.
В самой религии Моисея нет места для прямого выражения этой убийственной
ненависти к отцу. Обнаружиться могла лишь сильнейшая реакция на такую
ненависть - в виде чувства вины, вызванного, несомненно, ощущением своей
скрытой враждебности к богу, но принявшей форму "угрызений совести" - из-за
того, якобы, что "грешишь" и будешь "грешить" против Его заповедей. Пророки
не замедлили подхватить и использовать это чувство, непрестанно напоминая
евреям о их "греховности", и постепенно сознание неизбывной "вины", некоего
"первородного греха" стало органической составной частью самой религиозной
системы. Надо заметить, что одновременно действовал и другой, уже чисто
внешний фактор, который тоже усиливал в евреях ощущение их "вины", в то же
время маскируя от них его истинное происхождение. Народ переживал тяжелые
времена; надежды на покровительство могущественного бога, посеянные Моисеем,
не спешили исполниться; становилось все труднее сохранять самую дорогую из
иллюзий - веру в свою уникальную избранность. Чтобы сохранить эту веру,
евреям нужно было как-то объяснить себе Господню суровость; наилучшим таким
объяснением как раз и была собственная "вина" и "греховность": они-де сами
не заслужили лучшей участи, потому что не соблюдали Его законов. Потребность
успокоить это чувство вины - потребность, идущая изнутри и потому
ненасытимая - толкала евреев к тому, чтобы взваливать на себя все более и
более жесткие, требовательные и одновременно все более детализированные и
мелочные религиозные предписания. Тем самым они незаметно переходили к
моральному аскетизму, навязывая себе постоянно растущее подавление
инстинктов. Конечным результатом этого процесса было то, что евреи достигли
- по крайней мере, в догме и ее предписаниях - таких этических высот, какие
были недостижимы для других народов античности. Многие евреи и поныне
считают эти этические устремления второй главной особенностью и вторым -
после монотеизма - главным достижением своей религии. Наш анализ имел целью
показать, как эта особенность связана с первой - с концепцией
одного-единственного бога. Вся еврейская этика, наложившая такой отпечаток
на еврейский национальный характер, выросла из чувства вины, вызванного
подавленной враждебностью к Единому богу - этому суррогату первобытного
Отца.
Дальнейшее развитие монотеистической религии выходит за рамки
собственно еврейской истории. Грандиозная драма, некогда разыгравшаяся
