 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
себя виноватым и отвергаемым. Я чувствовал, что в моем браке принимают только мое
“правильное” Я. Поэтому конец был предрешен. Мы действительно любили друг друга — в
той степени, в какой действительно знали друг друга, — и поэтому разрыв больно ранил
нас обоих. Она была хорошей женой, насколько я могу об этом судить, а я — хорошим
мужем и отцом в своих собственных глазах (очевидно, этот образ был искаженным). Но мы
не могли больше быть вместе, во всяком случае, я не знал, как этому помочь. Как можно
более мягко, но все же с неизбежной жестокостью я расстался с домом на холме и со
спутницей, с которой делил так много и с которой никогда не мог бы чувствовать себя
целостной личностью. Я оставил двух взрослых детей, которых так мало знал и которые так
мало знали меня. Я пытался быть для них всем тем, чем не был для меня отец —
финансово состоятельным, известным и уважаемым в обществе, — но я не знал, как быть
с ними самим собой.
Теперь наступило время перемен, время исцеления и надежды на новую жизнь. Тайное
Я больше не было тайным. Я нырнул в море стыда и обнаружил, что не утонул. В новых
отношениях я постепенно осмеливался показать все больше и больше истинного Я и
обнаружил, что меня принимают. В новом браке я открыл, какой извращенной была моя
потребность скрывать свою внутреннюю жизнь, насколько я принимал за нечто само собой
разумеющееся свою отдельность. Но эта женщина разделяла мои убеждения и, как и я,
ценила полноту и поддерживала меня в моих попытках достичь целостности. Мы удочерили
девочку, для которой я был намерен стать настоящим отцом, а не просто средством
материального обеспечения. Мы вступили в союз еще с шестью семьями и переехали в
другую область, чтобы попробовать жить более независимо и лучше поддерживать друг
друга. И старое расщепление уменьшилось.
Оно прошло, излечился ли я от него? Стал ли я, наконец, “правильным”? Нет, нет —
ответ на оба вопроса. Оно не прошло; расщепление все еще со мной — хотя и значительно
меньшее по сравнению с тем, что было. Я исцеляюсь и открываю самого себя и исцеляюсь
немного больше. Я оставил попытки быть правильным; я хочу попытаться быть самим
собой.
__________
На протяжении всей этой книги я пытался сформулировать одно фундаментальное
послание. Мне кажется, самое важное послание, какое я получил за все годы своей жизни
и работы. Но им труднее поделиться, чем всеми остальными уроками, которые жизнь мне
преподнесла. Я снова и снова обнаруживаю, что те, с кем говорю, имеют другую точку
зрения на то, что важнее и значительнее всего. Этот фундаментальный жизненный урок
настолько крепко спаян с самыми привычными и знакомыми вещами, что на него трудно
указать и трудно различить его.
В этой главе, подводя итог тому, что я считаю самым важным из всего, о чем пытался
рассказать, я хочу подчеркнуть значение нашего утраченного чувства, внутреннего
осознания, которое позволяет каждому из нас жить более полно и с истинным пониманием
своей уникальной природы. Я хочу поговорить о том, как важно это осознание для более
подлинной жизни, и еще я хочу поговорить о своем убеждении, что это утраченное чувство
есть прямой путь к наиболее глубокому постижению смысла бытия и Вселенной.
Разумеется, все это высокие слова, но я верю в них буквально.
Попытка быть самим собой оказывается почти такой же трудной, как попытка быть тем,
чем я должен быть. Но постепенно это получается все лучше и лучше. Все, кто приходил ко
мне за помощью — Кейт и Хол, Дженнифер и другие, — все терпеливо учили меня. Я вновь
и вновь видел, как жизнь человека переворачивается, когда он начинает открывать для
себя свое внутреннее осознание, начинает обращать внимание на свои собственные
желания, страхи, надежды, намерения, фантазии. Так много людей делают то же самое,
что делал я, — пытаются диктовать то, что должно происходить, вместо того, чтобы
открывать подлинный поток своих переживаний. Диктовать таким образом — это путь к
смерти, который убивает спонтанность нашего существования. Только внутреннее
осознание делает возможным истинное бытие, и только оно является единственным
руководителем на моем пути к подлинной жизни.
Меня никогда не учили прислушиваться к своему внутреннему чувству. Наоборот, меня
учили слушаться внешнего — родителей, учителей, вожаков бойскаутов, профессоров,
начальников, правительство, психологов, науку — из этих источников я брал инструкции,
