 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
На сеанс он приехал вовремя, даже на пару минут раньше. Когда Лоренс вошел ко мне в
кабинет, он в самом деле произвел впечатление. На нем был простой, но, очевидно,
дорогой костюм, а в руках — шляпа, что необычно для Калифорнии. В общем, он держался
с большим достоинством, хотя и не чопорно.
Лоренс сел на стул, который я указал, осторожно достал из футляра отличную сигару,
предложил мне, а когда я отказался, вежливо спросил, не возражаю ли я, если он закурит.
Он все время поддерживал светскую беседу о погоде, транспорте, о египетских сувенирах,
находящихся в моем кабинете. Хотя он делал это с легкостью, я заметил, что Лоренс
удерживает такой контроль над разговором, что при обычных обстоятельствах у меня бы
не было иной возможности, кроме как слушать и соглашаться с ним. Как бы там ни было, я
ограничился ожиданием, пока он сам не перейдет к делу.
Внезапно Лоренс распрямил свою уже застывшую спину и обратился ко мне:
—
Полагаю, вы спрашиваете себя, почему я здесь?
Это было больше похоже на инструкцию, чем на вопрос, но я отметил его осторожность
и сразу же получил быстрый пристальный взгляд, за которым следовала улыбка “хорошего
парня”.
— Ну, сказать по правде, я и сам задаю себе этот вопрос, но, с другой стороны, я всегда
нанимаю лучшего специалиста для любой работы, а мне сказали, что вы — лучший.
Поэтому я, конечно, пришел к вам...
И Лоренс продолжал в том же духе, щедро раздавая мне похвалы и параллельно
описывая свои собственные достижения. Он рассказал мне о своем классическом
образовании, своих путешествиях и учебе за границей, важных правительственных
поручениях, успехах в нескольких направлениях бизнеса. Затем наступила еще одна пауза.
— Вы все еще не сказали, почему вы здесь.
— И, конечно, вы абсолютно правы. — На его лице снова отразилось титаническое
напряжение, быстро сменившееся улыбкой хорошего парня. Этот быстрый пристальный
взгляд говорил нечто очень важное, но я не мог прочесть послание. Теперь Лоренс
рассказал мне вкратце — так, чтобы было понятно, что он рассматривает эти проблемы как
вполне обыденные,— о нескольких недавних неудачах в бизнесе, об автомобильной аварии
год назад и о явно незначительном разногласии с женой по поводу того, когда детям
ложиться спать.
Он снова остановился, бросил на меня свой быстрый пристальный взгляд, и внезапно я
понял, что смотрю на человека, объятого крайним ужасом. Я пошел на рассчитанный риск:
— Вы чертовски испуганы!
Его лицо застыло с выражением улыбки хорошего парня; и теперь он выглядел так, как
будто вот-вот закричит. Он молчал целую долгую минуту. Затем он шумно вздохнул и
провалился в кресло, как будто его поддерживал в прямом положении только
сдерживаемый вздох.
— Да. Боюсь. — Его слабый голос странно контрастировал с теми искусственными
интонациями, которые он использовал раньше.
Так Лоренс приступил к своей психотерапии.
Мы сидели, молча глядя друг на друга, понимая, что вошли в открытый контакт, к
которому ни один из нас не был полностью готов. Я осторожно затаил дыхание и ждал.
Постепенно он оправился. Я распознал его побуждение вновь надеть маску вежливости и
компетентности. Но он был слишком утомлен, чтобы выдержать ее вес.
— Я боюсь. Именно так, как вы сказали, я чертовски боюсь. Это облегчение — наконец
сказать это кому-то... У меня нет никого, кому... Я очень одинок... Оказывается, очень
трудно говорить вам об этом. Дело не в том, что я не хочу, чтобы вы знали. Дело в том,
что мне кажется, у меня нет слов. Я имею в виду: то, что я переживаю, невыразимо в
словах или что-то вроде этого. Вы вообще-то понимаете, что я имею в виду?
— Неточно, конечно. Но я прекрасно знаю, что слова никогда не могут передать наших
глубочайших чувств. — Как быстро Лоренс восстановил самоконтроль!
— Да-да, это так. Но здесь нечто большее или нечто другое. Это как попытка описать
цвет, который находится за пределами видимого спектра. Он связан с нашим привычным
опытом и вместе с тем лежит за его границами. — Он замолчал, размышляя. — Да, м-м-м.
Это единственное, что я могу сказать сейчас. То, что я переживаю и что приводит меня в
такой ужас, похоже на другие вещи, которые я испытывал, и все-таки это нечто большее,
