 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
— Хорошо, давайте попробуем. Думаю, я сказала Френ, студентке, кое-что еще. Что-то
вроде: “Мне жаль, но в следующем месяце вы останетесь в кампусе”. Я сказала ей, что не
хотела наказывать ее, но что мы обе — часть системы, и должны подчиняться ей. Ух!
— Должны подчиняться системе.
— Да, да. Вы знаете, что это так. Именно так. Я хотела передать ей: мы просто части
большой машины, детка, и не можем пытаться переделать машину, частью которой
являемся.
— Ну, и как это звучит?
— Ужасно! Отвратительно! — Она поджала под себя ноги, и все ее тело казалось таким
жестким, как будто она пыталась превратиться в твердый шар. Большое напряжение не
спадало, внутренняя работа все еще продолжалась. — Не знаю, что можно с этим сделать.
Сейчас моя голова как чугунная, и, думаю, будет болеть.
— Это выглядит так, как будто вы боретесь с чем-то.
— Да, да, не знаю... Возможно, мне настолько не нравится то, что я сказала, что...
Однако я не об этом сейчас. Какого черта мне сейчас делать? Слушай, Берт, то есть Джим!
О, ну и ну! Я только что назвала вас Бертом. Вы слышали?
— Он тоже нарушил правила.
— Да. Да, конечно, нарушил. И почти разрушил меня.
— И вы хотели отплатить ему тем же.
— Что вы имеете в виду?
— Вы хотели его убить.
— О, на самом деле нет. То есть да, полагаю, хотела. Недолго, совсем недолго. Но он
сделал это. То есть он действительно обманул меня. Он действительно трахал ту женщину.
И должна же быть какая-то справедливость. Это просто нечестно. О черт, я не знаю, что
говорю. — Она попыталась вернуться в состояние праведного гнева, но это почему-то не
удавалось.
— Так сложно судить о правоте и справедливости.
— Да. Действительно, — откликнулась она тихо, задумчиво, погружаясь в свои мысли.
Сама не зная того, Дженнифер сделала огромный шаг вперед. В тот день, разговаривая
со мной, она решилась оставить свое привычное защитное вооружение — проекцию всей
ответственности и вины на других. Она позволила мне показать ей ее собственную роль в
тех ситуациях, где она раньше действовала лишь как посредник между правилами и
нарушающими их студентами. Она рискнула подумать о том, какой смысл для нее —
Дженнифер — имеют правила и решения. Мы продвинулись в сторону признания ее
внутреннего чувства. И в завершение всего она терпимо отнеслась к тому, что я связал все
это с ее болезненными отношениями с мужем. Ей ничего не стоило вновь уйти в свою
гневную убежденность в его виновности; но она этого не сделала. В этот день Дженнифер
уходила медленно и печально, но внутри нее намечался переворот, и забрезжила надежда.
21 ноября
— Что-то не так, я как-то не могу навести порядок у себя в голове. Я понимаю теперь,
что пыталась во всех своих решениях полагаться на правила. Однако подозреваю, что это
не совсем правильно. Но, вы знаете, что я имею в виду, я старалась быть более
последовательной в их применении, а теперь... Ну, даже не знаю, имела ли я вообще в
виду “последовательность”, но... — Дженнифер остановилась, одновременно смущенная
тем, что хотела выразить, и своей возобновившейся самокритикой.
— Что-то не так.
— Да, что-то не так, но я не знаю, что. — Она задумалась. Я увидел знакомую маску
“Дженнифер-пытающейся-решить-проблему-чувств-Дженнифер”, появившуюся на ее лице.
— Сейчас вы пытаетесь удалить Дженнифер, как непослушную машину, и сделать
работу за нее.
Она посмотрела на меня с раздражением.
— Ну, я знаю, что несколько запуталась...
— Кажется, единственный способ все распутать — это превратить себя в проблему,
требующую решения. Но мы с вами прекрасно знаем, что такого рода решения редко
помогают в жизни.
