 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
хода книги, он так и не услышал слов осуждения за содеянное. Ценой известности
стало любопытство и обвинения в фантазерстве. Замечательно, что тогда как для
самого Шнибаума, до сих пор вспоминающего о происшедшем с ужасом, это повод
к недоумению, для его собеседника — знамение времени, равно снисходительного
к каннибализму и, например, гомосексуализму того же Шнибаума, о котором тот
предпочитал помалкивать в 1950-е годы и которого не стесняется теперь. Охотни-
ки за головами, о которых рассказывает Шнибаум, в подаче журналиста оказыва-
ются в этом смысле провозвестниками той свободы, которую американское обще-
ство демонстрирует в отношении «сексуальной открытости» только теперь.
В целом понятие «каннибализм» ориентирует современника на иной, но,
как бы то ни было, психологически возможный опыт «саморепрезентации». В
случае с каннибализмом эта ориентация тем оправданнее, что имеет и свою, так
сказать, конкретную локализацию — историческую и
(или) географическую.
Идеологическое понимание каннибализма теряет в этом контексте свою однознач-
ность и становится более или менее эффектной метафорой другого культурного
опыта и другого культурного сознания. Характерным примером такого уже вполне
метафорического понимания каннибализма может служить, в частности, проведе-
ние XXIV художественного биеннале в Сан-Паулу (1998) — авторитетного и щед-
ро финансируемого культурного проекта выставок и семинаров, посвященных со-
временному искусству и политическим перспективам социального развития —
под общим названием «Антропофагия». На экспозициях биенале понятие «антро-
пофагия» обыгрывалось в соответствии с тем значением, которое ему придал один
из классиков бразильской литературы, писатель-модернист Освальд де Андраде,
автор знаменитого сегодня «Манифеста антропофагии» (1928) — как метафора
национального идентитета и равноправия мировых культур. Из сопоставления
экспонатов, призванных проиллюстрировать тематизацию каннибализма в евро-
пейской и собственно бразильской культуре (эссе о каннибалах Мишеля Монтеня,
экспозиция колониальной живописи, этнографические опыты сюрреалистов и да-
даистов, тексты Жоржа Батая, Мишеля Лейриса, экземпляры издававшегося
Фрэнсисом Пикабия брошюры «Каннибал» и «Журнала антропофагии» де Андра-
де и т. д.) посетителям биенале предлагалось, по замыслу его организаторов, из-
влечь тот смысл, что при всей разнице понимания каннибализма его идеологиче-
ское значение заключается-де в том, что тогда как в Европе
«каннибализм, будучи веками воплощением абсолютного Иного просветительско-
го проекта, был <…> его составляющей частью, его необходимой оборотной стороной. Де
Андраде, наоборот, занялся критикой просветительского рационализма, но с тем, чтобы
включить его в проект конструирования национальной идентичности. Речь идет о разли-
чиях, призванных к жизни несхожестью социополитических контекстов, в которых рож-
дались эти культурологические концепции»
71
.
Восславив плюрализм, современник оказывается, таким образом, в роли
всепонимающего туриста, готового принять «чужое» в порядке распространения
опыта своей культуры и своего сознания. Напрашивающаяся аналогия с туризмом
не кажется мне здесь только метафорической. В качестве туристической «досто-
примечательности», возможность каннибализма равна его виртуальной действи-
тельности, которая настойчиво утверждается за повседневностью — столь же ус-
ловной и произвольной, сколь произвольны обозначающие ее знаки: всякое значе-
ние здесь (психологическое, этическое, эстетическое и т. д.) — не более чем игра
случая, прихоть обстоятельств.
71
Базуальдо Карлос. XXIV биенале в Сан-Паулу: Антропофагия и неолиберализм // Художествен-
ный журнал. ¹ 24. (http://www.guelman.ru: 8084/xz/362/xx/ 24/x2412.htm)
